БЕГ ПО СТРУНАМ / Анджелина Рошка
Метафизический этюд
Действующие лица:
ТОЛСТОЙ:
ЦЫГАНКА:
ЦЫГАН 1:
ЦЫГАН 2:
ЦЫГАН 3:
Астапово. Дом станционного смотрителя.
Лев Толстой в окружении цыган.
Они поют и танцуют.
ТОЛСТОЙ: Как хорошо! Как свободно! Вы, цыгане, вы все беглецы. Такие же как я. (Говорит по-цыгански.) Видите, я даже язык ваш немного знаю. Вы любите лошадей и я их люблю. Только на коне я себя чувствую так, будто мне сорок лет. И рядом с тобой, красотка!Танцуй! Тряси плечами… Да! Да! Эти плечи… Словно живое золото овсянища бешено треплется под ветром! Что же ты со мной творишь?
ЦЫГАНКА: Я вас просто обожаю!
ТОЛСТОЙ: Твои неверные, влюбленные слова я вспоминал в станице Старогладковской. Вспоминал о них, переживая тоску перед вдохновением. Долго же я не общался с родственными душами. А теперь давайте вот эту (Что-то напевает.).
ЦЫГАН 3: Эту? (Напевает.).
ТОЛСТОЙ: Нет… Вот эту… (Снова что-то напевает.).
ЦЫГАН 1: Аааа…Эту?(Напевает.).
ТОЛСТОЙ: Да! Эту! Эх! Развернись, душа! Как давно я не был счастлив!О, разнообразие цыганских напевов! В них есть все! И степь, и отказ от всего привычного, от всего найденного, переход через потери к широкому, свободному…Это прекрасно! Слышите? Прекрасно!
ЦЫГАН 1: Благодарим.
ТОЛСТОЙ: За что? Нет, это я вас благодарю… Люблю вас.
ЦЫГАН 2: И мы вас…
ТОЛСТОЙ: Да нет же! Нет! Это несравнимо… Я вас люблю… Даже не знаю как… как Бога… Такое чувство… Вот как на Кавказе меня охватило… Хочется плакать от счастья… Вы такие… настоящие! Понимаете? Вы не врете!Когда я слушаювас, неизвестные силы встряхивают все мое существо. В вашем пениитают моя воля, мой разум, вся реальность жизни. Когда я жду следующую ноту, то забываю про все! Пойте, пойте… О, жизнь! Все ерунда! И страдания, и деньги … и ненависть, и честность … Только это – настоящее… Эти звуки пробуждают в моей душе все самое лучшее и чистое.Эй, милашка! Эй, голубка! Дай-ка послушать, как ты возьмешь «Си»!
Цыганка поет. Толстой подпевает ей.
Чудесно! «И божилась, и клялась»… Браво! Браво! Слава Богу!Как хорошо. Неужели это мой голос? Как я счастлив! Внутри человека – всегда одни и те же вибрации. Одни и те же… Одни и те же… И только гитара может избавить человека от этого внутреннего заключения.
ЦЫГАНКА: Забудьте про заключение, граф! Посмотрите лучше, что за прелесть! Ах, какая прелесть! … Ах, какой воздух! Какая свежесть!Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало… Нет, посмотрите, что за луна!.. Ах, какая прелесть! Подите сюда. Ну, видите? Так бы и полетела!
ЦЫГАН 1: Зачем же так окном-то хлопать? Так и разбить можно!
ЦЫГАН 2: Что такое? Да говори же!
ЦЫГАН 3: На тебе прямо лица нет!
ЦЫГАНКА: Там… Там нищенка какая-то… Задерните как следует шторы.
ЦЫГАН 3: Подумаешь! Эка невидаль!
ЦЫГАНКА: Так она прямо вот так… В окне была…
ЦЫГАН 1: Тут весело, шумно… Вот ее и притянуло… Сама подумай…
ЦЫГАНКА: Нееет… Что-то тут другое… Не пойму я что…
ТОЛСТОЙ. Дайте глянуть.
ЦЫГАН 1: Вам на холод сейчас нельзя.
ТОЛСТОЙ. А я не буду окно открывать. Только знаете что? Давайте-ка, мы свет погасим, пока я ее разглядывать буду. И чтоб тихо… Чтоб ни-ни…
Гаснет свет.
ЦЫГАН 1: Ну, что там? Что? Включите свет.
Свет включается.
Поднимитесь, граф. Да что это с вами…
ТОЛСТОЙ: Не открывайте окно! Не трогайте шторы!
ЦЫГАН 1. Хорошо, хорошо. Отойдите все оттуда.
ТОЛСТОЙ: Это невозможно. Я так старался. Я запутал все следы. Купил билет до Козлова, потом до…
ЦЫГАН 1: Да кто там?
ТОЛСТОЙ: Это она!
ЦЫГАН 3: Кто?
ТОЛСТОЙ: Софья. Софья Андреевна.
ЦЫГАН3:Пустое! У страха глаза велики. Да разве она (Кивает на цыганку.) не узнала бы Софью Андреевну? Узнала бы, правда ведь? Ну, вот. Кивает. Еще бы! Сколько раз мы в Ясной Поляне гуляли. Да с луной! Да с распахнутыми окнами. Эх!
ТОЛСТОЙ: Софья, Позднышев, Софья, Позднышев, Софья…
ЦЫГАН 3:Вот, держите. Доктор говорил, что если появится чувство тревоги…
ТОЛСТОЙ: Знаю-знаю. Не появилось.
ЦЫГАН 3: Но это чувство преследования…
ТОЛСТОЙ: Считаешь, что оно преувеличено? А? И ты? Ты тоже так считаешь? А ты? Вы все так считаете?
ЦЫГАН 2: Вам и в закрытых дверях женщина мерещилась.
ЦЫГАНКА: Может, мне вам станцевать?
ЦЫГАН 3: Шшшш! Не время сейчас…
ЦЫГАНКА: Да почему же?
ЦЫГАН 3: Не видишь, барин расстраивается.
ЦЫГАНКА: Да уж я знаю, как барина расположить… Не лезь!
ЦЫГАН 3: Что вы женщины, знаете? Как пришли на этот свет,так и уйдете. Только кудахтаете. А потом ноете: ой-ой-ой да ой-ой-ой. Простите, барин.
ЦЫГАН 1 (Цыгану2): Заверни что-нибудь со стола и отнеси ей. Заодно узнаешь что да как…
Цыган 2 выходит.
ЦЫГАН 1: Зачем заранее волноваться? Сперва посмотрим кто там, да что там,а потом решим, как нам быть…
ТОЛСТОЙ:Расстроилась моя душа.Понимаете? Как гитара… Я не могу себе такое позволить. Быть фальшивым? Ну, нет! Никак нет! Жить против заявленных мною принципов я тоже не могу. Как же мне быть? С тяжелой ношей я отправился в путь.
ЦЫГАН 1: Человека всегда что-то мучает. Чем себя казнить, подумайте лучше, сколько добра вы сделали людям.
ТОЛСТОЙ: Мне нужно настроить свою душу. Мне сейчас надо молиться… Или работать? Николай Ильич бездействием сохранял свою независимость. А я так не могу. Где мои сапожные инструменты? Где?
ЦЫГАН 3: А они точно здесь были?
ТОЛСТОЙ: Были.
ЦЫГАН 3: Точно?
ТОЛСТОЙ: А как же!
ЦЫГАН 3: А где вы их последний раз видели?
ТОЛСТОЙ: На портрете.Своем.
ЦЫГАН 3: Вот там и ищите!
ЦЫГАН 1: Шутники.
ТОЛСТОЙ: Я их лично из дому взял. Они всегда со мной были. В моем кабинете.
ЦЫГАН 3: Вот вы говорили, что шапку потеряли в саду. За ветки зацепили. Так может, инструменты тоже, тю-тю… Это же немудрено. В таком состоянии человек и голову может потерять.
ТОЛСТОЙ: Об этом я хорошо позаботился заранее. Деньги себе, в сапог, а инструменты – доктору. Он их здесь оставил.
ЦЫГАНКА: Ой, а что у тебя там торчит?
ЦЫГАН 3:Не трогай! (Цыган1 выдергивает у Цыгана 3 инструменты из-под рубахи. Те падают на пол.)
ЦЫГАНКА: Вот это да!
ЦЫГАН 3: Простите, барин. Я не совершенен.
ТОЛСТОЙ: Я тоже…
ЦЫГАН 3: Высеките меня! Высеките! Что с Вами?
ЦЫГАНКА: Ну, и кто по-настоящему барина-то расстроил? Заладил тоже… Женщины только кудахтать умеют … А вы, мужчины?..
ЦЫГАН 1: Тихо! Из-за вас граф снова возненавидит всех, кроме античных греков.
ТОЛСТОЙ: Я же собачку в окно выбросил.
ЦЫГАН 1: Да не убивайтесь вы так… Не страшно. Встала ваша собачка и побежала… Окна-то низкие…
ТОЛСТОЙ: Из окна поезда… На ходу… Когда сюда ехал.
ЦЫГАНКА: Ой, бедная!..
ЦЫГАН 1: Тихо!
ЦЫГАН 3: Хоть из поезда, хоть на ходу… Животные, они крепкие.
ЦЫГАН 1: Говорят же: «заживет, как на собаке».
ТОЛСТОЙ: И правда, бедная. Мне ее так жалко. Мне всех живых существ жалко. Я потому от самой большой своей страсти, от охоты,отказался … Потому что жалко, вот…
ЦЫГАН 1: Собачка уже где-то бегает, радостно тявкает. Ей-ей! Чьи-то дети ее нашли и играют с нею. Довольные такие! А вы все убиваетесь, забыть не можете…
ТОЛСТОЙ: Я себя забыть не могу… Каким я тогда был… Снова кулаки полезли… А я ведь из дому убежал, чтобы лучше стать… А тут!
ЦЫГАН 3: Собачки, конечно, милые, забавные… Но иногда они так могут из себя вывести, что… Вот у меня была собачка, так…
ТОЛСТОЙ: Собачка ничем не провинилась. Это все хозяйка… Такая грубиянка, такая…
ЦЫГАН 3: Аааа… Ну, все понятно… Эти женщины!..
ЦЫГАНКА: Опять за свое!
ЦЫГАН 1: Ну, все, все!
ЦЫГАН 3: Граф, я так провинился…
ТОЛСТОЙ: Будет тебе. Человека нужно судить не по ошибкам, а по тому, как он их исправляет.
ЦЫГАН 3: И как? Как мне ошибку мою исправить?
ЦЫГАН 1 (Цыгану 3): Целуй ручки! Целуй ручки!
ТОЛСТОЙ: Нет! Унижать не стану! Я знаю, каково это.
ЦЫГАН 1: Да неужто Вас унизили?
ТОЛСТОЙ: Было дело.
ЦЫГАН 1: Да кто ж посмел?
ТОЛСТОЙ: А Пугачев!
ЦЫГАН 1: Кто такой будет?
ТОЛСТОЙ: Тот самый. Про которого народ песни слагает. Да что вы переглядываетесь-то? Пугачев-Пугачев! Во сне дело было.
ЦЫГАНКА: Ааааа… Нууууу…
ЦЫГАН 1: Вот уж унижение, так унижение!
ЦЫГАНКА: Пришло унижение, откуда не ждали… Ой, не могу! Во сне…
ТОЛСТОЙ: Вам смешно. А я чуть не умер. Я, бывало, во сне самые сильные, самые страшные чувства испытывал.
Цыган 3 выхватывает руку Толстого. Быстро и страстно целует ее.
Что ты, что ты, отдай! Будет тебе! Говорю же: не надо!
ЦЫГАН 3: Это вам в унижение. А мне в радость! Великий, великий человек! Во! Человечище!!! Говорите! Как? Как мне искупить вину?
ТОЛСТОЙ: Творчеством.
ЦАГАН 3: Что?
ТОЛСТОЙ: Спой что-нибудь…
Цыган 3 поет.
ТОЛСТОЙ: С душой поет. Все раскаяние мира в этой песне.
ЦЫГАНКА: А мою песню, видно ты забыл. Ту, которую я пела …
ТОЛСТОЙ: Сидя на моих коленях…Отчего же? Помню… И глаза, и улыбку, и нежные слова…
ЦЫГАНКА: Я говорила, что люблю вас…
ТОЛСТОЙ: Говорила, что выказываешь расположение другим лишь оттого, что хор того требует…
ЦЫГАНКА: Верно. Я кроме вас никому вольностей не позволяла. А еще? Еще что вы помните?Как мы улетели в поцелуе под деревом помните?
ТОЛСТОЙ: Я в тот вечер искренневсем твоим словам верил. За то и вечер, и песню ту люблю.
ЦЫГАНКА: А меня?
ТОЛСТОЙ: Я вот что скажу… Много раз отворяю дверь и не нахожу в комнате ту, которую искал…
ЦЫГАНКА: Что же во мне не так?
ТОЛСТОЙ: Но-но, не расстраивайся.У меня тоже… кое-что «не так»… Вот, к примеру, левый ус хуже правого. Ну и что? Я уже не буду по 2часа расправлять его перед зеркалом. Что же он не идет?
ЦЫГАН 3. Видать нетее. Ушла нищенка. И тревоги ваши должны,того…
ТОЛСТОЙ: А ты проверь, проверь! Нет. Дай я сам. Выключи-ка свет. Вроде как не видать.
ЦЫГАН 3. Я же говорил.
ТОЛСТОЙ: А чего же он не идет?
ЦЫГАН 1: Может, захотелось человеку пройтись. Или надобность какая.
ТОЛСТОЙ: Да, да…
Возвращается Цыган 2.
ЦЫГАН 1: Что случилось?
ЦЫГАН 2: Бедная… Бедная Софья Андреевна… Она мне такое рассказала…
ЦЫГАН 1: Что?
ЦЫГАН 2: Ей пришлось испытать настоящий кошмар.
ТОЛСТОЙ: Что?! Что?! Это я. Я испытал настоящий кошмар!
ЦЫГАН2: Какой кошмар!
ТОЛСТОЙ: Представьте! Я лег в половине 12-го. Спал до 3-го часа. Проснулся и опять, как в прежние ночи, услыхал,как дверь отворилась и в комнату будто бы вошел кто-то…
ЦЫГАН2: Утром Софья Андреевна в вашу комнату заглянула. Вас тамне было. Она пошла в библиотеку…
ТОЛСТОЙ: Взглянул на свою дверь и увидел сквозь щель яркий свет в кабинете…
ЦЫГАН 2: Тут ей сказали овашем уходе…Подали ваше письмо. Она разорвала конверт, прочла строчку… Ой, бедная! Бросила письмо. Побежала. И все шептала: «Что же мне делать? Что же мне делать?»… Ой, душу рвет ее стенанье!
ТОЛСТОЙ: Это Софья Андреевна шуршала и шуршала… Что-то разыскивала. Вот почему накануне она требовала, чтоб я не запирал дверей. Все мои движенья, слова должны быть известны ей! Все должно быть под ее контролем! Денно и нощно…
ЦЫГАН 2: Онабежала по липовой аллеек пруду. Секретарь Булгаков за ней…
ТОЛСТОЙ: Опять шаги, осторожное отпирание двери, и она прошла. Не знаю отчего, это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение. Хотел заснуть, не смог.Поворочался около часа, зажег свечу и сел. Тут вошла Софья Андреевна. Удивилась свету, который у меня увидела. Справиласьо здоровье …
ЦЫГАН 2: За ними побежал и повар, и лакей… Софья Андреевна свернула вниз, скрылась за кустами. Бежала по мосткам… Ну, на которых полоскали белье.
ТОЛСТОЙ: Отвратительно! Возмутительно! Я стал задыхаться. Посчитал пульс: 97. Не мог лежать и вдруг принял окончательное решение – уехать. Написал ей письмо. Разбудил Душана, потом Сашу. Они помогли мне вещи уложить. Взял самое нужное, только бы уехать. Я дрожал при мысли, что она услышит, войдет… Сцена, истерика…
ЦЫГАН 2: Вдруг она поскользнулась и упала в воду. Александра Львовнапрыгнула за ней. Потом Булгаков… Лакей… Софья Андреевна захлебывалась в воде.Беспомощно шлепала по ней руками. С трудом графиню на берег они вынесли …
ТОЛСТОЙ: В 6-м часу все кое-как было уложено. Темно, хоть глаз выколи. Пошел к конюшне. Свернулс дорожки к флигелю. Попал в чащу.Натыкался о деревья, падал.Потерял шапку. Насилу выбрался. Пошел домой, взял шапку и с фонариком добрался до конюшни. Велел закладывать. Пришли Саша, Душан, Варя. Я дрожал, ожидая погони. Но вот мы уехали. В Щекине ждали час. Я всякую минуту ждал ее появления. Но вот сели в вагон, тронулись, и страх прошел…
ЦЫГАН 2: Ели донесли ее до дома. Вот так (Жест.)руки сцепили, как сиденье, и к дому ее отнесли. А она, бедная,все бессильно опускалась на землю и умоляла: «Дайте мне посидеть… Я только немножко посижу»…
ТОЛСТОЙ: Я и у сестры-то не задержался. Чтобы не настигла. И все ночью, ночью. И все бегом, бегом!
ЦЫГАН 2: Потом она… Ну, уже в дверях дома, дала поручение Ване Шураеву съездить на станцию и узнать, куда вами билеты были взяты. …
ТОЛСТОЙ: Довольно! Все! Прекрати!
ЦЫГАН 2: Потом Софья…
ЦЫГАН 1: Замолчи!
ТОЛСТОЙ: Прекрати, или я…
ЦЫГАН 1: Все. Все. Остыньте.
ТОЛСТОЙ: Слушайте! Раз она здесь, то скоро все тут будут. Удирать! Удирать надо!
ЦЫГАН 1: Куда вы?
ТОЛСТОЙ: Теперь все здесь будут, все! Все! Едем! Едем скорей!
ЦЫГАН 2: Да тут и так уже полно народу. Нужно дождаться ночи. Сейчас уже светает.
ЦЫГАН 1: Что-то я не пойму. Ты дал, или забрал у нищенки еду?
ЦЫГАН 2: Софья Андреевна просится к вам… Хочет вас покормить.
ТОЛСТОЙ: Нет-нет! Нет, спасибо. Я не голоден.
ЦЫГАН 2: Она беспокоится: «Кто же моему Левочке маслице на хлебушек намажет?»
ТОЛСТОЙ: Не надо маслица. Ничего не надо.
ЦЫГАН 3: Спрашивает, как там Левочка?
ТОЛСТОЙ: Левочка? Левочка?!
ЦЫГАНКА: Левочка…
ТОЛСТОЙ: Вы не поверите … сколько в моем окружении презрения к моему истинному «Я». Я воспеваю ваши материнские качества, но не надо со мной сюсюкаться, когда я ощущаю величие своего моральногоперерождения! Я так мучительно к этому шел. Через такие страдания и муки. И все это превращают в сопли! Левочка!Я ненавижу сентиментальность. Поди, посмотри, как она там.
ЦЫГАН 2: Да посмотрел уже.
ЦЫГАН 1: Еще посмотри.
ЦЫГАН 2: Да почему же именно я? Пусть вот он пойдет. Это из-за цыганки все, да? Чтобы граф с ней тут без меня шуры-муры?
ЦЫГАН 1: Что ты несешь?
ЦЫГАН 2: А Софья Андреевна пусть там мучается, да? Что вы на меня так уставились-то? Ладно, иду.
Цыган2 уходит.
ТОЛСТОЙ: Как она могла? Как? Я так старался. Велел бежать ночью… на поезд № 9 выдали четыре билета: два второго класса до станции Благодатная и два третьего класса до станции Горбачево. В Оптиной пустыни… В 6 часов вечера я уехал с Маковицким и Сергеенко в Шамордино к сестре.Думал сделать заграничный паспорт. Если это удастся, поехать в Болгарию, а если не удастся — уехать на Кавказ. Ранним утромя разбудил всех. Было темно. Зажгли свечи. Я все торопился. В Козельске Саша догнала, сели, поехали.В поезд сели без билетов в 7 часов 40 минут утра, а в 2 часа 34 минуты получили билеты на станции Волово до станции Ростов-на-Дону.
ЦЫГАН 1: Так-то оно так… Да только по дорогам ехали сыщики, жандармы и корреспонденты всех газет. В газетах писали, что вас ищут. Да и на станциях стучали телеграфные аппараты.
ТОЛСТОЙ: Я думал, что в Астапово не найдут. Куда теперь податься?
ЦЫГАН 1: А что? Может, прав Маковицкий? Может, и впрямь в Бессарабию поехать? К московскому рабочему Гусарову. Он там живет с семьей,в частном доме. Вы Гусарова хорошо знаете. А?
ТОЛСТОЙ: Может быть, может быть…
ЦЫГАН 3: Купите рыжую лошадь, построите стеклянный дом и нас к себе возьмете.
ТОЛСТОЙ: Фанфаронова гора. Вот куда я поеду.
ЦЫГАН 3: Что ж за гора такая?
ТОЛСТОЙ: Там двери не запирают. Сидят на зеленых диванах и говорят все прямо.
ЦЫГАН 3: Да, батюшка, да!
ТОЛСТОЙ: Подумать только! Все хотел бежать, да не бежалось как-то… Хм…
ЦЫГАН 2: Бабы они такие. Привязывают к себе.
ТОЛСТОЙ: Да нет. Дело не только в Софье Андреевне. Я и сам… Молодым еще был… Хотел уехать юнкером на венгерскую компанию и вместо этого забился в Ясной Поляне.Я 35 лет все хотел уйти из дому. Бывало, даже уходил на несколько дней… Потом такая тревога начиналась. Прямо до приступов. Вот так было и в 69-ом. Всегда думал куда уехать, где спрятаться?Саша много говорила с матерью, а я с трудом сдерживал недоброе чувство. Все то же тяжелое чувство. Подозрения, подсматривание и грешное желание, чтобы она подала повод уехать. Что? Я кажусь вам смешным? Стыдно мне. Вот я мужик, да? А не могу сладить с женщиной, которая вырвалась из хомута.
ЦЫГАН 1: В нашем простом быту мы ихвожжами хлещем… Походил кнутом, глядишь, баба много лучше стала.
ТОЛСТОЙ: Все думаю об этом…
ЦЫГАН: Воооот.
ТОЛСТОЙ: И недоволен этим. Что теперь? А? Жалко ее. Хотя ее нужно не жалеть, а подчинить. Для ее же блага. Надеюсь, Таня так и сделает. Мда… Надо было пригрозить. Раньше надо было.
Цыган2 возвращается.
ТОЛСТОЙ: Ну, что? Сказал ей?
ЦЫГАН 2: Ага.
ТОЛСТОЙ : И что?
ЦЫГАН 2: Софья Андреевна, ээээ…
ТОЛСТОЙ: Что «эээ»? Что «эээ»?
ЦЫГАН 2: Собачку потеряла. Хочет посмотреть… может, она сюда забежала.
ТОЛСТОЙ: Нет тут никакой собачки…
ЦЫГАН 2: Она говорит, может, не заметили. Как шмыгнула, в смысле…
ТОЛСТОЙ: Ня-ня… Ксюша-Ксюша…
ЦЫГАН 2: Забежит, говорит, забьется куда-нибудь… И только на ее, Софьи Андреевны, зов откликается… Уж и не знаю…
ТОЛСТОЙ: Как же!… Скажите, тут и спрятаться-то негде.
ЦЫГАН 2: Знаете что? Измученную Софью Андреевну в Ясной Поляне расспрашивали корреспонденты «Русского слова».
ТОЛСТОЙ: И?
ЦЫГАН 2: Эх, граф! Не заставляйте старую женщину оправдываться перед миром.
ТОЛСТОЙ. Да разве не понятно, что собачка – это только предлог?
ЦЫГАН 2: Ну, хорошо. Хорошо! Допустим, она ищет ваш портфель. Ну и что?
ТОЛСТОЙ. Ага! Вот оно что! Портфель! Узнала, что я переписал завещание на дочь Александру и на лучшего друга Черткова и все! Все мысли только о завещании! А вы поверили, что ей Левочка нужен? Неееет. Портфель ей нужен…
ЦЫГАН 2: Ну потрогает она его и все. Все!
ТОЛСТОЙ. Она надеется, что завещание в портфеле. Вот оно что. Понятно вам?
ЦЫГАН 2: Она поклялась, что рыться в нем не будет. Да пойдите вы уже на уступки.Правда, разве не жаль Софью Андреевну?
ТОЛСТОЙ: Жаль. Да только и себя жаль.Я спасал себя. Спасал то, что иногда и хоть чуть-чуть есть во мне.
ЦЫГАН 2: Да… и вот еще. Телеграмма. «Срочно вернись. Саша».
ТОЛСТОЙ: И снова обман! Саша!!! А дочь сказала верить только письмам, подписанным «Александра». А-ле-ксан-дра! (Цыгану 2)Слушай внимательно. Ты вот что… Ты ступай…
ЦЫГАН 2: Ну?
ЦЫГАН 1: Не перебивай барина.
ТОЛСТОЙ: Ступай. Скажи ей пусть уходит. Скажи – не пущу. Пусть даже не надеется. И точка!
ЦЫГАН 2: Не пойду я. Больше не посылайте. Вот не пойду и все!
ЦЫГАНКА: Да что ты завелся? Как же ты мне опостылел!
ЦЫГАН 2: А ты бы поучилась у Софьи Андреевны как нужно мужем дорожить!
ЦЫГАНКА: А ты мне не муж!
ЦЫГАН 2: Да это пока…
ЦЫГАН 1: Постыдились бы Толстого-то, ей-ей! Так себя вести перед гением!
ЦЫГАН 2: Ладно… Я, граф, не все вам сказал. Не хотел сильно огорчать вас. … В общем… Она невменяема.Ревет как дикая кошка: «Не о ком больше заботиться! Некому больше отдавать всю свою жизнь по капле! Не отпущу!!!». Раздирает вашу шапку. Нашла ее на ветках.
ЦЫГАНКА: Да будет уже душу графу рвать! Признайтесь уже. Ведь мы ее не любили. Как и все в Ясной Поляне. А графа любили. И любим.
ЦЫГАН 2: Особенно ты.
ЦЫГАНКА: А ты? С каких это пор ты о Софье Андреевне печешься? Ты же больше всех ее не любил. Не любил ведь! Признайся!
ЦЫГАН 2: Софья Андреевна говорила, что она зарежется. Я у нее отобрал… Вот… Ну что, довольна?
ЦЫГАНКА: А я тут при чем?
ЦЫГАН 2: Поговори мне еще…
ЦЫГАН 1: Отдай мне нож.
ЦЫГАН 2: Правда, граф. Что тут скажешь? Вас мы любили, а не ее. Только мне ее по-человечески жалко. Видели бы вы как она ножом-то размахивала и кричала: «Вот! Вот! Скажите ему, что я нашла палочку счастья!». Даже пару царапин успела себе нанести, пока я отбирал. Короче говоря, надо бы вам вернуться к ней.
ТОЛСТОЙ: Возвращение — это смерть. Еще одна сцена — и конец.Почему? Ну почему хоть расставание не сделать красивым, если 15 лет были кошмарными? 15 лет!!! Наверное, все это потому, что жизнь одна, а нас двое.Я не потерплю больше давления этого посла от действительности. Вечно: дети должны жить как все! Нужно иметь деньги! Надо выдать дочку замуж! Надо, чтобы сыновья закончили гимназию и университет! Нельзя ссориться с правительством, иначе могут сослать! Надо быть знаменитым писателем! Надо написать еще одну книгу, как «Анна Каренина». Уф! И без конца, без конца! А что нужно мне, кто-нибудь об этом подумал?
ЦЫГАН 1: Что вы? Не плачьте!
ЦЫГАНКА: Голубчик! Миленький! Прошу вас! Я не могу видеть, как сильно вы страдаете.
ТОЛСТОЙ: И этот постоянный обман, обман, обман!… Я только глаза закрою – она уже тут как тут. Со свечой. И с нескончаемым притворством. Если бы вы знали, как много раз приходила Софья Андреевна ко мне в кабинет ночью шарить, искать завещание. А когда я просыпался, она спрашивала о здоровье «Левочки». О! Сколько я должен былпритворяться, что верю ей. Это было ужасно!
ЦЫГАН 1. Я вас понимаю. И сочувствую. Только вам вредно так переживать. Дайте-ка посмотрю. Тихо, тихо… Ну, вот… Пульс снова 97. Как тогда.
ЦЫГАНКА: Все уладится, все обойдется.
ЦЫГАН 3: Да, конечно. Вот увидите.
ЦЫГАН 1(Цыгану 2): Иди, успокой Софью Андреевну. Давай, давай. Тебе, я вижу, она доверяет.
ЦЫГАН 2: Эх…
Цыган 2 выходит.
ЦЫГАН 1: А Вы… Вам бы поспать чуток.
ТОЛСТОЙ: Нет.
ЦЫГАН 1: Совсем чуток.
ТОЛСТОЙ: Нет-нет.
ЦЫГАН 1: Нам всем нужно отдохнуть. Все мы устали.
ТОЛСТОЙ: Я не хочу.
ЦЫГАНКА: Вас маленько знобит. Кожа, смотрите, гусиная. Я вот сейчас вас шалью укутаю. Согреетесь. И заснете. Вот так.
ТОЛСТОЙ: Не пеленай меня, не пеленай!
ЦЫГАНКА: Да что такое? Я же любя.
ТОЛСТОЙ: Все спеленывают меня любя. Люди, которые меня любят — жена, сыновья, другие родственники, знакомые, близкие, пеленают меня. Я только и делаю, что выкручиваюсь из свивальников. Люди чтут меня, но не освобождают. Они сильны, как прошлое, а я стремлюсь к будущему.
ЦЫГАНКА: Я не хотела, право…
ТОЛСТОЙ: Да я верю, верю… Просто, понимаешь…воспоминание о напрасном лишении свободы — первое мое воспоминание.
ЦЫГАНКА: Вот как.
ТОЛСТОЙ: Да-да. На самом деле. Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать. Я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик, но я не могу остановиться. Надо мною стоят, нагнувшись, кто-то, я не помню кто, и все это в полутьме, но я помню, что двое, и крик мой действует на них: они тревожатся от моего крика, но не развязывают меня. Им кажется, что это нужно (то есть то, чтобы я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им это, и я заливаюсь криком, противным для самого меня, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы, и жалость над самим собою. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и меня мучают.
ЦЫГАНКА: Зачем же на пол-то, шаль мою?
ТОЛСТОЙ: Я не хотел… Сам не знаю, что на меня нашло… Запеленали, вот я и…
ЦЫГАН 1: Ну, полноте. Это все в прошлом.
ТОЛСТОЙ: Вы не знаете. От пятилетнего ребенка до меня только шаг.
ЦЫГАНКА: А давайте споем ребенку! Развеселим его. Наш ребенок не Лева-рева. Правда же?
ЦЫГАН 3: А давайте!
Цыгане запевают что-то веселое.
ЦЫГАН 1: А где же улыбка?
ЦЫГАНКА: Да-да. Где?
ЦЫГАН 1: Не видно ее что-то.
ЦЫГАН 3. Может песня не та?
ЦЫГАН 1: Может, спели не так?
ТОЛСТОЙ: Я снова переживаю то чувство, когда гувернер Сен-Тома запер меня, и я слышал из своей темницы, как все веселятся и смеются. Ах, эта торжествующая жестокость иностранца, заставляющая тебя склониться перед тем, с чем ты не согласен! Несвобода – это так страшно! Первый граф Толстой умер в жестокой тюрьме Соловецкого монастыря. Там узников смиряли битьем и голодом. Я был посажен в карцер. Я провел время, будто в бреду. Я мечтал о славе для того, чтобы отомстить мучителю.
ЦЫГАН 1: Мы, граф не отнимаем свободу. Мы ее даем…
ТОЛСТОЙ: Да знаю я, знаю…
ЦЫГАН 1: Кому как не нам понимать, что такое свобода.
ТОЛСТОЙ: Да. Конечно… Простите.
ЦЫГАН 1: И все же сон вам был бы только на пользу.
ТОЛСТОЙ: Нельзя. Спать нельзя. Она откроет дверь, войдет и будет всюду шарить…
ЦЫГАН 1: А мы не пустим. Будем сторожить.
ЦЫГАН3: Дверь накрепко заперта.
ЦЫГАНКА: Хотите, я вам сказку расскажу? Арабески? 1001 ночь? Про принца Карамальзамана?
ТОЛСТОЙ: Нет. Нельзя. Нельзя спать. Пойте. Пойте, и сон пройдет.Да и на улице уже совсем светло.Дух — раб, и таинственная сила звука может делать с ним то, что хочет. Пойте! Звуки музыки – единственное рабство, которое я терплю. Да будет их воля!
ЦЫГАНКА (напевает начало сказки): «У одного владетельного царя был единственный сын»…
Цыгане убаюкивающе подпевают.
ТОЛСТОЙ: О, нет! Я опять взаперти. И опять страдаю. Дальше, дальше нужно бежать.
(КЦыгану 3)Седлай! Ехать нужно. В дороге уже споем «Садись мой ямщик, звени мой колокольчик»!
ЦЫГАН 1: Потерпи немного. Еще не время.
ТОЛСТОЙ: Глянь-ка в окно. Как она там?
ЦЫГАНКА: Да она, как я погляжу, успокоилась.
ТОЛСТОЙ: Что она делает?
Входит Цыган 2.
ЦЫГАНКА: Вроде как дерево сажает.
ЦЫГАН 3: Ну-ка, ну-ка! Дай поглядеть. Ого! Еще и не одно!
ЦЫГАН 2. Как же, как же! Старается человек изо всех сил! Беспокоится о вас. Хочет создать уют. За час посадила 2000 елок. За пару часов хочет посадить 4000 берез. Потом пойдут сосны, ели, лиственницы, зубчатые ольхи… Мечтает о примирении.
ТОЛСТОЙ: Ох!
ЦЫГАН 2: На краю посадок соорудит скамейку из березовых жердочек. И муравейник рядом заведет. Все как вы любите. Говорит, что вы весь год сидите на такой скамейке и смотрите на муравьев.
ЦЫГАН 1: Видите, как хорошо!
ЦЫГАН 2: Нелегко мне было ее успокоить. Но я это сделал!
ЦЫГАН 3: Молодец! Ай да молодец!
ТОЛСТОЙ: Рано радуетесь!
ЦЫГАНКА: А вы напрасно печалитесь.
ЦЫГАН 3: Споем, да спляшем! Вот увидите, все наладится!
Все поют и пляшут.
Хорошо же. Правда, хорошо?
ВСЕ: Ой, хорошо!
ЦЫГАНКА: Пляшите, граф!
ТОЛСТОЙ: Не могу! Прекратите! Она и тут Ясную Поляну устроит, вот увидите!
ЦЫГАН 1: А разве нам было плохо там? Вспомните! В вашем доме всегда было шумно. Пели, кутили.
ЦЫГАН 3: Пение затягивалось до утра, пока не светлели окна.
ТОЛСТОЙ: Да… Большой зал наполнялся курчавыми людьми с черными блестящими глазами. У тебя тогда были длинные волосы. Ты садился, брал аккорд, подкинув ногой гитару, и плавно запевал: «Ведь ли да как ты слы-ыш-ишь…»
ЦЫГАН 2: Мужчины, одетые в голубые, плотно стягивающие их строгие талии, казакины, шаровары и сапоги…
ЦЫГАНКА: Женщины в лисьих, крытых атласом, салопах, с яркими шелковыми платками на головах… Красивые, дорогие, яркие платья…
ЦЫГАН 1: Вот видишь?
ТОЛСТОЙ: Но сейчас там не так. Совсем не так. Там давно умолкли песни. На старых бостонных столах лежат заброшенные карты. Свечи погашены. Вы не знаете! И тут все погаснет. Вот увидите! Сперва… Знаете, что сделаетСофья Андреевна? Нет? А вот я вам скажу. Сперва она сделает тут Ясную Поляну… А потом…Потом знаете, что сделает Софья Андреевна? Потом она Черткова — вон, вас– вон, всех–вон!!! Чтобы только мы с ней. И чтоб все контролировала. (К Цыгану 2.) Что? Ну, что? Чего ты опять недоговариваешь?
ЦЫГАН 2: Сын Андрей Львович…
ТОЛСТОЙ: Что с ним?
ЦЫГАН 2: Здесь он.
ТОЛСТОЙ: Чегоизволит?
ЦЫГАН 2: Передать вам его мнение о положении матери. Они там все собрались. Таня, Сережа, Илья, Миша и Андрей Львович…
ТОЛСТОЙ: Дальше!
ЦЫГАН 2: В общем, сколько они ни судили, никакого выхода, кроме одного — это оградить мать от самоубийства. А она, в конце концов, окончательно решится. Способ единственный — это охранять ее постоянным надзором наемных людей. Она же, конечно, этому всеми силами противится иникогда не подчинится. Положение братьевневозможно. Поймите,они не могут бросить свои семьи и службы, чтобы находиться неотлучно при матери.
ТОЛСТОЙ: Вот оно что.
ЦЫГАН2: Поэтому предлагают вам самому вернуться домой, чтобы мать успокоилась. Он думает, что если вы мирились с ней до сего времени, то последние годы своей жизни могли бы принести в жертву семье, примирившись с внешней обстановкой. Да…
ЦЫГАН2: Она больна.
ТОЛСТОЙ: Да, да, разумеется. Но что же мне было делать? Надо было употребить насилие, а я этого не могу. Вот я и ушел. А послание Андрея Львовича поражает своей сухостью. Впрочем, ничего другого я от него не ожидал.
ЦЫГАН 2: Тогда послушайте другого сына. Илью.
ТОЛСТОЙ: А что Илья?
ЦЫГАН 2: Он тоже предлагает вам потерпеть до смерти. На него давят страдания матери. Он рассказывал мне, как после вашего отъезда Софья Андреевнадвоесуток ничего не ела и только на второй вечер выпила глоток воды…
ТОЛСТОЙ: Как всегда это бывает, многое — напускное, отчасти — сентиментальность…
ЦЫГАН 2: Что вы, что вы? Нет сомнения в том, что ее жизнь в большой опасности. Страшно и за насильственную смерть, и за медленное угасание от горя и тоски. Послушайте! Илья знает, знает, насколько для вас была тяжела жизнь в Поляне. Тяжела во всех отношениях. Но ведь вы на эту жизнь смотрели, как на свой крест. Ему жаль, что вы не вытерпели этого креста до конца. Ведь вам 82 года и Софье Андреевне 67.
ТОЛСТОЙ: К чему ты клонишь?
ЦЫГАН 2: Илья говорит: «Жизнь обоих прожита, но надо умирать хорошо». Вернитесь! Сын прав. Вы необычный человек. Все нужно делать достойно. Умирать нужно хорошо.
ТОЛСТОЙ: Умирать нужно хорошо? А я давно умер в Поляне. Помню, мне и 50-ти не исполнилось… Все у меня было… Но жизнь остановилась. И я уже не хотел ничего. Вот это и есть смерть. Отсутствие желаний. Живой труп. Жизнь не имеет смысла. Впереди – только смерть. Да будет тебе известно… Да будет вам всем известно, что я тоже постоянно думал о самоубийстве. Да, да! Не только Софья Андреевна! Я тоже! Прятал веревку. Не ходил с ружьем на охоту. А как только оттуда сбежал, так жизнь снова передо мной распахнулась. Хоть я и замучен был. Волновался сильно. До того тревожно было… А все равно. Сразу интерес ко всему возник. Наблюдал, замечал… Дымок над крышами… Да! Да! Любовался каждым дымом из каждой избы… Любовался, как мужики утром выходят… Как будто со стороны на эту жизнь, на этот мир смотрел… И так любил его. Я хотел смотреть и смотреть на него. Был ветер. А я стоял на открытой площадке вагона и все смотрел, смотрел… Меня хотели загнать внутрь. А я не давался… Я жизнь хотел чувствовать. Видеть, ощущать все.Хох! Я уже стал раскаиваться…
ЦЫГАН 1: Вот, опять…
ТОЛСТОЙ: То есть не весь я, а одна только частица меня. Но это ничего… Это всегда так… Нет ни единого поступка, который бы не осудила какая-нибудь частица души.
ЦЫГАНКА: Тяжело у вас на душе. Вижу, тяжело. Больно вам. Корни отрубили. Дайте погадаю.
ТОЛСТОЙ: Да что гадать-то? Все и так ясно. Сыновья хотят, чтобы я вернулся. Чтобы им мать обузой не была.
ЦЫГАН 2: Да, это так.
ЦЫГАНКА: А ты не вмешивайся.
ЦЫГАН 2: Это кто вмешивается-то?
ЦЫГАН 1: Прекратите!
ЦЫГАНКА: А ты, случайно, не забыл, что я потомственная гадалка? Мой род прославился этим. Чует мое сердце, не все сыновья такие. Дай руку.
ЦЫГАН 2: Хорошо сказки рассказываете потому что…
ЦЫГАНКА 2: Тебе-то самому эти сказки не раз жизнь спасали. Забыл?
ЦЫГАН 2: А все равно больше меня ты не можешь знать про графиню. Это я разговаривал и с ней, и с ними, сыновьями.
ЦЫГАНКА: Вижу! Все в руке твоей читаю! Вот, говорила же я. Сережа не такой.
ТОЛСТОЙ: А что Сережа?
ЦЫГАНКА: Любит. Одобряет. Понимает.
ТОЛСТОЙ: Правда?
ЦЫГАНКА: Он думает, что мама нервно больна и во многом невменяема, что вам надо было расстаться может быть, уже давно, как это ни тяжело обоим. Думает, что если даже с его мамой что-нибудь случится…
ТОЛСТОЙ: О, Боже!
ЦЫГАНКА: …Чего он не ожидает…
ТОЛСТОЙ: Помоги, Господь!
ЦЫГАНКА: В общем, если, не дай Бог, что-нибудь с Софьей Андреевной… Вы себя ни в чем упрекать не должны. Положение было безвыходное. ИСережа думает, что вы избрали настоящий выход.
ТОЛСТОЙ: Он вправду так думает?
ЦЫГАНКА: Да. Сережа откровенно вас поддерживает…
ЦЫГАН 3: Ну, что вы, что вы… Снова слезы…
ТОЛСТОЙ: В тебе столько мудрости!.. Да, женщины, матери, в ваших руках — спасение всего человечества!!!
ЦЫГАН 3: Вот Софья и хочет вас спасти. Я так понимаю.
ТОЛСТОЙ: Не говори мне больше о ней! А то отберу у тебя свои инструменты.
ЦЫГАН 3: Только не это.
ТОЛСТОЙ: А вот скажи ты мне. На что они тебе? Только честно.
ЦЫГАН 3: Сперва продам, потом выкраду у того, кто их купил. Потому что они же мои. Мне их сам Лев Толстой подарил!
Общий смех.
(Цыгану 2.): Хотелось бы тебе больше доверять… Вот ступай сейчас и передай моему Сереже, что я очень тронут его словами и в ответ благодарю сына. Его слова — лучший момент в скорбных днях.
ЦЫГАН 1: Ну, чего ждешь?
Цыган 2 выходит.
ТОЛСТОЙ(цыганке): Спасибо. Знаешь? Есть жизнь полная любви к людям и доброты. Жизнь лишенная постыдных тайн, угроз. Жизнь, на которую можно смотреть, все понимая. Чтобы жить ею, нужно вступить в муравейное братство. Есть условия приема к этим братьям. Во-первых, надо стать в угол и не думать о белом медведе.
ЦЫГАН 3: Да что вы такое говорите?
ТОЛСТОЙ: Знаю, это нелегко. Я становился в разные углы в разных комнатах, но никак не мог не думать о белом медведе.
ЦЫГАНКА (бежит в угол): А я могу. Вот. Могу! Что еще?
ТОЛСТОЙ: Второе условие: пройти, не оступившись, по щелке между половицами.
ЦЫГАНКА: Вот так, что ли? Видите? Смогла! Ну?
ТОЛСТОЙ: А третье условие – в продолжение года не видеть зайца – ни живого, ни мертвого, ни жаренного на столе.
ЦЫГАН 3: А теперь что скажешь? Ты ж бедного зайчика еще переварить не успела.
ЦЫГАНКА: Слушай! Тебе обязательно нужно все портить? Обещаю! Год на зайцев смотреть не буду! Два!
ТОЛСТОЙ: Еще надо поклясться никому не открывать тайн муравейного братства.
ЦЫГАНКА: Ну, а как же они(Кивает на цыган.)?
ТОЛСТОЙ: Так они тоже могут стараться вступить в братство. Мы в детстве вот о чем мечтали… Когда соберутся муравейные братья, когда забудут они о белом медведе и обо всем плохом и станут хорошие, то Николенька возьмет зеленую палочку, на которой написана тайна; эту палочку все вместе отнесут на край оврага, что в старом заказе, и там на переломе холма закопают у дороги, а сами уйдут на Фанфаронову гору жить хорошей жизнью, в которой не будет ни маленьких, ни больших и все будет говориться прямо, и никогда не будут шептаться, и не будут плакать.
ЦЫГАНКА: Ах вот что это за гора!..
ЦЫГАН 3: А ты было уже собрался за графом в путь? Ой, не могу! И далеко Фанфаронова гора?
ТОЛСТОЙ: Там, за необозримым, блестяще-желтым ржаным полем… Еще дальше, за синим лесом…
ЦЫГАН 3: Ой, держите меня! За синим лесом…
ЦЫГАН 1: Да будет вам!
ТОЛСТОЙ: Ты достойна вступить в муравейное братство прямо сейчас. Знаешь? Мы так играли. Садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали вот так платками(Укрывает обоих шалью.) и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу… (Крепко обнимаетцыганку.)А сейчас я не играю. Я от сердца тебе говорю. Ты — мой муравейный брат.
ЦЫГАН 2: Муравей-муравушка. Где твоя тропа? Где твоя семья?
ЦЫГАН 3:Похоже, у вас жар. Говорили же вам: не стойте на открытой площадке вагона. Ветер. И вот, пожалуйста!
ТОЛСТОЙ: Да что там ветер! Пустое. Я закаленный. До прихода Софьи Андреевны я спал под ситцевым одеялом без простыни. А еще раньше мы с братьями, собираясь в своем имении, спали на соломе. Я хорошо ныряю. Купаясь, простуды не боюсь. Высыхаю на ветру, не вытираясь полотенцем.
ЦЫГАН 1: Силы не прибавляются, однако, с годами.
ТОЛСТОЙ: А что смотритель? Где он?
ЦЫГАН 1: Дела у него. А как же иначе-то? Мы же не в Поляне. Станция тут. Кому же как не смотрителю станцией заниматься?
ТОЛСТОЙ: Просто неловко как-то. Человек предоставил нам свой дом, а сам… Забежал бы хоть на пару минут.
ЦЫГАН 1: До дома ли ему сейчас? И потом… Тяжело ему… Не созрел еще что вот так вот вдруг у него, простого человека, да гений в доме! Я сам как представлю себя на его месте, так прям мурашки по коже… Сам-то я уж как-то привык…
ЦЫГАНКА: Да уж… Хлопот у смотрителя сейчас немало. Слышала, что на рельсах нашли мужика с бородой. Рылся в мешке. Подозрительный он какой-то. Да и знак дурной. Еще потом какую-то женщину сбил поезд. То ли сбил, то ли сама под него бросилась. Короче, вокруг полицейские. Оцепление.
ЦЫГАН 3: А я думаю. Что он не придет. Боится. Столько людей подпирают стены этого дома! Он уже дает трещины.В любую минуту может обрушиться.
Входит Цыган 2
ТОЛСТОЙ: Нашел? Сказал?
ЦЫГАН2: Поверьте, при первой же возможности, я скажу ему. Но сейчас… Вот не поверите. Там такое творится! События развиваются стремительно. Деревья, которые посадила Софья Андреевна, выросли. Тысячи и тысячи людей сидят на них, как огромные птицы. Это потому что на земле уже ступить некуда.
ТОЛСТОЙ: Сидят? Чистые, как голуби?
ЦЫГАН 2: Нет, темные, как вороны.Волосы людей стали как войлок. Грязь легла на переносицы, обвела глаза… Сидят на ветках. Раскачиваются на ветру… Враждебно переглядываются. Орут друг на друга…
ТОЛСТОЙ: Чего хотят?
ЦЫГАН 2: Да все по-разному. И все не удовлетворены.
ТОЛСТОЙ: Вот оно! Вот оно! Отрицать тяжело, соглашаться нельзя, жить хочется!
ЦЫГАН 2: Народ жалуется. Хочет, чтобы вы выслушали. Раньше, говорят, в казеной засеке караул был малый и не строгий. Можно было брать орехи, грибы, а теперь…
ТОЛСТОЙ: Бедные потому что не так пашут, не так молотят, не то сеют и разводят не тот скот. Пусть побольше разводят тирольских телят с розовыми мордами. Персики можно продать в Москву и в Тулу.
ЦЫГАН 2: Все пришедшие на станцию… Не знаю… Будто с ума сошли…
ТОЛСТОЙ: А знаешь? Простим их за то, что они далеко видали и ошибались как близорукие.
ЦЫГАН 2: Вы думаете, все так просто? А все не так просто. И не говорите мне, что вот простим их, и все. И что все будет в порядке. Нет! Эшелон выписали для порядка. Дополнительный состав подали. Боятся противостояний. А народу-то, народу! Видимо-невидимо! Американцы, французы, китайцы… Да что там! Со всего света! Скоро друг другу в горло вцепятся.
ТОЛСТОЙ: А что так?
ЦЫГАН 2: Да вас поделить не могут. Каждый на Льва Толстого права заявить желает. Да что там говорить! Куча там всего еще происходит!
ТОЛСТОЙ: Надо было Сережу моего искать!
ЦЫГАН 2: Я хотел, но тут такое дело… Епископ… Прямо перекрыл мне дорогу. К Вам просится. Я подумал, может…
ТОЛСТОЙ (к цыганке): Что скажешь, брат мой муравьиный?
ЦЫГАНКА: Ой, вижу, плетутся интриги…
ТОЛСТОЙ: А ведь правду говорит. Не пускайте.
ЦЫГАН 2: Так ведь епископ…
ТОЛСТОЙ: А разве я не сказал, что не терплю лжи? Не для того я столько воевал с ними, чтобы сейчас… Не бойтесь. Я верую… Но я не работаю на них. И не дам себя использовать.
ЦЫГАН 2: Так это… Может…
ТОЛСТОЙ: Я объявил открытую войну не только евнухам науки и пиратам искусства, но и салонной религии! Гоните фарисеев!
ЦЫГАН 2: Я вас, граф, считал более утонченным…
ТОЛСТОЙ: Зачем говорить утонченности, когда еще остается высказать столько крупных истин? Гоните!
ЦЫГАНЕ:Гоните! Гоните!
ТОЛСТОЙ: Церковь освещает войны и казни. Спасибо вам! Вы… Вы настоящие! Остальные не живут, а подражают другим. Несчастные. (Цыгану 2.) Ну, что? Что ты опять недоговариваешь?
ЦЫГАН 2: Вы и толстовцев не пустите, что ли? Общество ваше…
ТОЛСТОЙ: Все общества – бессмыслица. Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости… То есть это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить!
ЦЫГАН 2: Людей там видимо-невидимо…
ТОЛСТОЙ: Да понял я, понял. Что еще? Ну?
ЦЫГАН 2: Корреспонденты пьют и шумят в станционном буфете.
ТОЛСТОЙ: Вот это дело!
ЦЫГАН 2: Придумывают слова, как известить о смерти одного из величайших людей мира.
ТОЛСТОЙ: Вот как? Рановато, однако, они! А сыновья?
ЦЫГАН КАРЕНИН: Пьют с корреспондентами и беспокоятся.
ТОЛСТОЙ: Рановато хоронить собрались! «Умирать нужно хорошо». Ха! Вот я всех удивлю! Жить надо хорошо! Неееет… Жизнь еще не закончилась в 82 года. Дайте коня и вы увидите, что мне 42!Нужно скорее бежать, бежать, бежать, чтобы изменить совершенно свою жизнь!Бежать надо, бежать! И больше не пытайтесь меня остановить! Бег раскрывает во мне дремлющую энергию. Да я полон сил. Я хочу работать! Я буду писать!!! И я даже знаю что именно. Новое произведение – это новая жизнь. Ведь я и болел-то когда? После «Анны Карениной», или завершения другой работы. Пустота такая наступала, хоть караул кричи! Боже! Нынче живо почувствовал потребность художественной работы и вижу невозможность отдаваться ей, от неотвязного чувства о Софьи, от борьбы внутренней.
ЦЫГАНКА: Будете писать?
ТОЛСТОЙ. Конечно! Я же Лев Толстой!
Общий смех.
Я молод, свеж, силен! Брошусь в новую жизнь и найду там удовлетворение всего того, что кипит в душе. Я снова, как на Кавказе, переживу духовную экзальтацию и буду гениален. Эх, «Садись мой ямщик, звени мой колокольчик»!
ЦЫГАН 1: Какой у вас план?
ТОЛСТОЙ: Вот и план мой: сделать, что должно, и пусть будет, что будет.Ой, люблю вас! До чего же я вас люблю.Знайте, чтолучшее средство к истинному счастью это без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук – цепкую паутину любви, и ловить туда все, что попало: и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального.Нужно путешествовать. Люди, с которыми мы встречаемся, реки, которые текут мимо городов в океаны, полеты ракет над океанами увеличивают нашу жизнь. Можно войти в себя, в себе сотвориться. Но человек продолжен в мире, его глаза, его кожа – это не преграда между человеком и миром, а средство связи. Мир все время посылает нам свои позывные и, окружая нас, становится нашей частью, а нас делает своим продолжением. Давайте споем и спляшем. Ну-ка! Пойте, пойте! Зажгите огонь страсти, чтобы голова кругом!
Цыгане поют и пляшут вокруг Толстого.
ТОЛСТОЙ: Так, так, мои любимые! Быстрее! Еще быстрее!
Когда цыгане заканчивают песню и пляску, замечают, что Толстого с ними уже нет.
ЦЫГАН 2: Да где же он?
ЦЫГАНКА: Сбежал.
ЦЫГАН 1: Точно сбежал.
ЦЫГАН 3: И даже не попрощался как следует…
Откуда-то с небес доносится смех и повторяющиеся слова Толстого: «Как хорошо! Как свободно!». Цыгане застыли, со взором, устремленным ввысь.
Конец
