АЛЕКСАНДРА, ДОЧЬ СОФЬИ / Карине ХОДИКЯН
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
САША
СОФЬЯ АНДРЕЕВНА
ТАНЯ
НЕКТО
МАЛЬЧИК ВАСЯ
Сцена в темноте.
Голос СОФЬИ (нервнo). Я хочу видеть его!
Голос САШИ (неуверенно). А если он хочет видеть ее?
Голос СОФЬИ(на тон выше). Я должна быть возле него!
Голос САШИ (в полголоса). А если ее место – подле него?
ГОЛОС СОФЬИ (неожиданно робко, тихо). Ты же моя дочь?
Голос САШИ (победно).Я — его дочь!
ПАУЗА.
В центре, в глубине освещается висящее окно, которое будет перемещаться по сцене:то в “профиль”, то в “анфас”, в зависимости от диалогов матери и дочери. Сейчас она висит в “профиль”, и два ярких луча света освещают СОФЬЮ АНДРЕЕВНУ и САШУ, которые стоят по обе стороны окна, лицом к зрителю.
СОФЬЯ. Ты мне ничего не хочешь сказать?
САША. То, что хочешь услышать, я сказать не могу.
СОФЬЯ(обреченно).Не можешь… Или не хочешь.
САША. Мама՛, не вынуждай меня молчать.
СОФЬЯ. Твое молчание — верный знак, что не хочешь лгать.
САША. Да, в нашей семье так принято; молчать, если…
СОФЬЯ.Не думаю, что сейчас самое время вспоминать о традициях нашей семьи. Сейчас мы…
САША. Мы?..
СОФЬЯ. Мы!..Мы,наша семья,оказалась вне времени, внепринятых обществом правил. Я давно свыклась с тем, что наш дом был стеклянным и все, что происходило в его стенах, тут же становилось всеобщим достоянием. Но то, что творится сейчас… А впрочем, если посмотреть правде в глаза и не побояться сказать, что все это — всего лишь хорошая рекламапусть и для великого, но безнадежно старого писателя…
САША.Мама’!
СОФЬЯ.А я другой реакции и не ожидала от тебя. Видишь ли, в отличие от некоторых, я всегда могу говорить правду, а это значит, в самый неподходящий момент.
САША.Ты просто не умеешь молчать… Ты никогда не умела.
СОФЬЯ.Тогда повторю вопрос: тебе нечего сказать мне?
САША.Мне – нет.
СОФЬЯ. А он? Что сказал он?
САША. Он… боится.
СОФЬЯ.Если смерти, так это не новость.
САША. Он боится, что ты можешь приехать сюда и добитсья встречи с ним.
СОФЬЯ.Он боится встречи с женой, с кем прожил сорок восемь лет, и сбежал от нее ночью, как…
САША. Мама’!
СОФЬЯ. Стыд-то какой! Позор… для меня, конечно. Для него это бегство – беспроигрышный ход для создания окончательного образа мудрого индуса.
САША. Это бегство в никуда, в незвестность!
СОФЬЯ. А ты единственная в семье, кто не только знала о бегстве в никуда, но и всячески помогала ему. О какой неизвестности ты говоришь, когда ты рядом с ним, он ждет помощи только от тебя. Он – Лев Толстой, а ты такая значимая, пусть даже в тени его величия. Ты ведь этого хотела? И добилась своего!
САША(подавленно).Мы ехали в поезде… В четвертом часу отец позвал меня, его знобило. Я укрыла его потеплее, поставила градусник, вижу – жар. Внезапно я почувствовала такую слабость, что пришлось сесть. Я была близка к полному отчаянию. Душное купе второго класса в накуренном вагоне, кругом совсем чужие, любопытные люди; равномерно стучит, унося нас все дальше и дальше в неизвестность холодный, равнодушный поезд, а под грудой одежды, уткнувшись в подушку, тихо стонет обессиленный больной старик. Его надо раздеть, уложить, напоить горячим… А поезд несется все дальше и дальше… Куда? Где пристанище, где наш дом?
СОФЬЯ.Как поздно ты задумалась о доме. А ведь есть этот дом, я делала все, чтобы там было ему хорошо, как нигде…Надо просто вспомнить чистые салфетки, правильно сервированный стол, кулич на Пасху… ну хотя бы вспомни елку на Рождество. (Бросает взгляд на бесстрастное лицо дочери). И зачем я все это говорю тебе?
САША(с невольной обидой). Ведь какая из меня светская барышня…
СОФЬЯ (ехидно-умиленно). Одно слово – кучер!
Мимолетная улыбка озаряет их лица… и тут же исчезает.
САША. Папа все это называл аковском пирогом. Видишь, кое-что важное я помню. (Она покачнулась.)
СОФЬЯ. Что с тобой?
САША. Ничего, устала немного.
СОФЬЯ. Не буду больше утомлять, только скажи, как он?
САША.Он смертельно устал, если ты об этом.
СОФЬЯ.Об этом – тоже, но сейчас я жду другого ответа.
САША. Мама’, неужели за сорок восемь лет невозможно было найти хотя бы несколько ответов на тысячи вопросов, которыми задавались вы, мучая и не щадя друг друга?
СОФЬЯ. Сейчас все вопросы — с ответами и без -для меня ничего не значат, я не могу думать ни о чем, кроме одного: я хочу увидеть моего мужа! (Смотрит на дочь, почти нежно.)Какой у тебя взгляд…Он не оставляет для меня даже ничтожной надежды.
САША. Мама’, мне больно повторять, что он боится встречи с тобой.
СОФЬЯ. Боится…Представляю, с какой злобой он говорит обо мне.
САША.Может, с жалостью?
СОФЬЯ. Лучше – со злобой.
САША. Ты так и не осознала, как безгранична его доброта.
СОФЬЯ. Мне ли не знать…А он знает, что я топилась?
САША.Не только он…
СОФЬЯ. И?…
САША.Сказал, что если бы ты убила себя, ему было бы очень тяжело, но он не обвинил бы себя в этом, так как не мог поступить иначе.
СОФЬЯ.Воттеперьты все сказала. Хочу я этого или нет, но я верю каждому твоему слову. Ведь ты заслужила это доверие преданностьюпапа’ иабсолютным нежеланием понимать мама’. А ведь преданность дочери и преданность жены…между ними пропасть.
САША.Тебе не удастся обидеть меня.
СОФЬЯ.Я всего лишь говорю, что помогая отцу в бегстве, ты могла и подумать о его привычках, о тех малочах, без которых он теряется, становится беспомощным. Ну, что тебе стоило захватить с собой хотя бы ‘’Круг чтения’’.
САША(не скрывая изумления).А ведь в поезде он и вправду попросил Маковецкого достать книгу.
СОФЬЯ(почти не злородствуя). И что? Наш досточтимый доктор и его верный друг достал?
САША(с досадной иронией).Знаешь, в поезде книга ни у кого не оказалась.
СОФЬЯ. А я, хоть и в безумии, в растроенных чувствах (как утверждают некоторые!)собираясь в путь, не забыла взять с собой подушку.
САША(с детским восхищением).Ту самую?Что сшила сама?
СОФЬЯ. Левочка привык спать на ней… он узнает эту подушку. И вот с этим-то вы ни-че-го не сможете сделать!
САША. Мы все уже ничего не сможем сделать. Мы все — у последней остановки.
СОФЬЯ
(монолог)
Боже, как рассыпались в прах конфликты, ссоры, обиды, только что казавшиеся важными! И этот проклятый дневник, что Левочка прятал от меня, и завещание, и его бесконечные уходы и возвращения… Сейчас передо мной моя двадцатишестилетняя дочь, которая еле держится на ногах от усталости… Ннет, это не столько усталость, сколько непомерная для ее лет и жизненного опыта ответственность за смертельно больного отца. Бедная моя девочка, ведь его надо раздеть, уложить, напоить горячим. Ведь ей приходится делать то, что должна была делать я, его жена.
САША.Мама’, ты слышишь меня?
СОФЬЯ(встрепенувшись).Слышу. Ты сказала, что должна идти.
САША. Должна.
СОФЬЯ.Посидеть подле него, стереть пот с его лица… ловить каждый вздох и звук, нечаянно слетающийсяс его уст.Ты хоть понимаешь, кого заменяешь?
САША. Не моя это вина…
СОФЬЯ. Он уехал из Ясной Поляны…
САША. Он не из Ясной Поляны уехал!
СОФЬЯ.Не надо… Я и так разбита и уничтожена позором. После его ухода я оказалась в кругу очуждения и одиночеста. Я была во всем виновата, и это было написано у всех на лицах. И ты среди них… нет, ты — в центре всего этого заговора. Боже, ну почему…
САША. Не надо…
СОФЬЯ. Нет, изволь… ты все сделала, чтобы сейчас я позволила себе сказать…
САША. Мама’, прошу…
СОФЬЯ. Ведь я никогда не умела молчать!
САША. Я готова пасть перед тобой на колени и просить прощения, только не говори…
СОФЬЯ. Ванечка умер…
САША. Ты не можешь так!
СОФЬЯ. А ты…
САША. Не надо… мама’!
САША
(монолог)
Воскресенье, я бегу в девичью к няне.
Подражая НЯНЕ. На все воля Божья. Алеше и Ванечке не дал Бог жить, а вот тебя как мать рожать не хотела, а ты ишь какая выросла… — Так вот, не хотела тебя графинья рожать, да и все. (Нянюшка из почтения называла мою мать ‘’они’’).В это время, помню, у графини с графом большие нелады были. Графиня все плакали, а граф такой серьезный, бывало, пройдет, брови сдвинуты, даже страшно. Все они в кабинете сидели или уйдут куда-нибудь, долго их нет. А гафиня все плачет. Потом узнала графиня, что беременна. ‘’Левочка,- кричит,- не хочу, не хочу рожать, ты бросить нас хочешь, уйти’’. А граф все что-то уговаривает… Потом поехали Софья Андреевна в Тулу к акушерке выкидыш делать. А акушерка и говорит: ‘’Нет, графиня, кому другому с удовольствием сделала бы, но вам, хоть озолотите, не стану. Случится что – беда!’’ Поездили, поездили графиня в Тулу, так ничего и не вышло. А уж чего-чего не делали: и ноги в кипяток опускали, и ванну принимали, да такую горячую, что терпеть невозможно. А то, бывало, влезут на комод и давай оттуда прыгать, даже страшно станет! ‘’Что вы, говорю, Софья Андреевна, делаете, разве можно, ведь вы можете так свою жизнь погубить’’. ‘’Не хочу,- говорит,- няня, рожать, граф меня больше не любит, бросить нас, уйти хочет’’. А сама все прыгают. Ну, не помогло ничего – родила.
САША. Тоска сжимает сердце, в носу щекочет:
НЯНЯ. Вот тебе родиться, а граф ушел. Нет его! Графиня плачет. К ночи пришел, и ты родилась. Помирились. Родилась ты здоровая, большая, волосы черные, глаза – не разберешь какие, а большие. В доме все радуются, что девочка: давно не было девочек, все мальчики. Дальше! Не захотели тебя кормить графиня, вот что. Уж очень ей все постыло было. С графом все нелады шли. Чудил он в ту пору. То работать уйдет в поле с мужиками с утра до ночи, то сапоги тачает, а то и вовсе все отдать хочет. Графине это, конечно, не нравилось. Жили, жили, наживали, опять же дети маленькие… Ну, графиня назло графу, знала, что он этого не любит, и взяли тебе кормилицу. Здоровая была баба, толстая.
САША. В нянином тоне чувствуется явное недоброжелательство. Мне делается бесконечно грустно. Я стараюсь незаметно смахнуть слезу…
СОФЬЯ. О чем ты задумалась?
САША(очнувшись). Из всех детей только меня ты не кормила грудью. Почему до сих пор так больно об этом вспоминать?
Сцена погружается в темноту.
Освещается висящее окно, которое расположено в “анфас”, и два ярких луча света освещают СОФЬЮ АНДРЕЕВНУ и САШУ, стоящих рядом, лицом к зрителю.
САША. Ты ничего не хочешь мне сказать?
СОФЬЯ.Я никогда не умела молчать. Но сейчас я промолчу.
САША.Даже не знаю, что я хотела бы услышать от тебя.
СОФЬЯ. Ну сколько можно обманывать себя? Да, ты сейчас в сетях дьявола, но когда-нибудь, даже, может, очень скоро, ты освободишься от темных чар, пелена спадет с твоих глаз, но я ничем не смогу тебе помочь, этот удар ты должна будешь вынести одна.
САША. Мама’, Черткова вызвал отец.
СОФЬЯ. Он сам написал об этом?
САША(отводит глаза).
СОФЬЯ. Я так и думала, что телеграмму послала ты. И прошу, больше об этом разлучнике – ни слово. Хотя бы здесь. (Пауза). Боже, какая же ты наивная!
САША. Ждала всякой оценки, но чтобы – наивная?
СОФЬЯ. Не спорю, опыт твоих двадцатишести лет может предостеречь тебя от многих бед, однако в твоем возрасте я родила пятого ребенка.
САША. К чему этот сомнительный пример?
СОФЬЯ. Да так, просто вспомнила…
САША. Порой способность рожать кучу детей притупляет восприятиереального мира.
СОФЬЯ. А как влияет на восприятие мира смерть моих детей?
САША. Прости… Хотя упоминание умерших детей – не самый честный довод в нашей беседе.
СОФЬЯ. А мы не беседуем.
САША. Тогда поговорим о живых.
СОФЬЯ. Ты вечно была недовольна мной.
САША. Ты много времени уделяла мне: заботилась о том, чтобы у меня были хорошие учителя, гувернантки, а если я болела, приглашала ко мне докторов, старалась развить мои музыкальные способности, брала с собой наконцерты,заставляла читать вслух Мольера, Корнеля и Расина. Но ты лишала меня ласки, нежности — того, без чего я так тосковала…
СОФЬЯ
(монолог)
18 июня Левочка отправился косить траву у дома, потом – купаться на пруд.Вернулся бодрый и веселый. Я просто упрекнула за самарских лошадей, которых он завел, а теперь от них одни убытки… Постепенно спор принял злобный, истерический характер. Он ушел в кабинет, собрал котомку, с которой ходил пешком в Оптину пустынь, и пошел по ‘’прешпекту’’ вниз. Ядогнала его и спросила: куда ты идешь? ‘’Не знаю, куда-нибудь, может быть, в Америку, навсегда. Я не могу больше жить дома’’,- кричал он со злобой и слезами. Я напомнила, что беременна и вот-вот мне рожать. А он все прибавлял шагу и скоро скрылся. С половины дороги на Тулу вернулся, спать пошел в кабинет на диване. В третьем часу ночи разбудила его. “Прости меня, я рожаю, может быть, умру”. Родилась ты, Саша, и твоему рождению не было радости у меня… и у твоего отца – тоже. И в этом нет твоей вины, просто так сложилось.
САША.Мама, помнишь мое бумазейное платье?
СОФЬЯ(встрепенувшись).Какое платье, Саша, ты о чем?…
САША. Может, сейчас ты не можешь думать ни о чем, кроме папа. А я вот почему-то все возвращаюсь в детство…Не вспомнила?
СОФЬЯ. Про платье?
САША.А я помню. Оно мне страшно не нравилось, особенно шесть громадных перламутровых пуговиц. Я побежала в сад, и забыв про свою обновку, стала играть в салки, поскользнулась и упала в грязь. Помнишь, что было потом?
СОФЬЯ. Я должна помнить?
САША. Ты увидела платье, схватила меня за голову и начала таскать за волосы. Как сейчас помню ощущение ноющей боли, особенно на затылке.
СОФЬЯ. Я помню другой случай.
САША. Догадываюсь, о чем ты…
СОФЬЯ. С моего письменного стола ты взяла карандаш и забыла положить его на место. Я рассердилась и хотела… (Подыскивает слово).
САША. Ударить.
СОФЬЯ. Ты крикнула: ‘’Не смей!.. Слышишь, я за себя не ручаюсь’’,- и все подступала ближе и подставляла лицо. Это было ужасно, ты с такой ненавистью смотрела на меня… Стало страшно от твоей ненависти.
САША. Какая ненависть? Я просто почувствивала себя взрослой.
СОФЬЯ. Вот видишь, мы в очередной раз не поняли друг друга.(После паузы).Это хорошо, будет кому доверить свой последний час.
САША. Ты сейчас о чем?
СОФЬЯ. Не важно. Саша, зачем он ушел?
САША. Никто лучше тебя не знает этого.
СОФЬЯ. Я хочу услышать твоемнение.
САША. Папа написал в прощальном письме, что он делает то, что обыкновенно делают старики в его возрасте. Уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и в тиши последние дни своей жизни.
СОФЬЯ(взрывается). Где он это видал! Старики крестьяне доживают на печке, в кругу семьи ивнуков свои последние дни, то же и в барском и всяком быту. Разве естественно слабому старику уходить от ухода, забот и любви окружающих его детей и внуков?
САША(почти с жалостью).Ты так и не поняла?Это письмо адресовано тебе, но предназначено другим.
СОФЬЯ.До чего сомнительная демогогия…
САША. Он ограждал тебя от людской молвы, от злословия, чтобы все думали, что он от старости к сметри ушел. Это письмо – твое оправдание перед поколением. Ведь последние годы у тебя была одна забота – обелить себя перед будущим, иначе бы оставила в покое отца и хотя бы такцеленаправленно не искала его дневники.
СОФЬЯ. Замолчи!
САША. Молчу.
СОФЬЯ. Нет, продолжай.
САША. Я не все сказала?
СОФЬЯ. Ты не сказала главного! Его единственным спасением было бегство от меня.
САША. Ты сама сказала!
СОФЬЯ. Ты бессердечная дочь!Я потеряла пятерых, и почему среди них нет тебя?!
САША. Да потому, чтобы сейчас я сказала то, о чем никто не скажет тебе.
СОФЬЯ. Нет…
САША. Не скажет то, что ты самачерез несколько лет…
СОФЬЯ. Не надо…
САША. Когда каждый божий день пойдешь к его могиле…
СОФЬЯ. Прошу тебя, замолчи…
САША. Когда покинут тебя все твои страхи, и ты сможешь наконец признаться себе…
СОФЬЯ. Я готова пасть перед тобой на колени и просить прощения за все…
САША. Это теперь ты боишься тех слов, нопотомтебе придется сказать…
СОФЬЯ. Не продолжай, прошу…
САША. “’Сорок восемь лет прожила я со Львом Николаевичем, а так и не узнала, что он за человек’’.
СОФЬЯ. Не-е-е-т!
СОФЬЯ
(монолог)
Дети всегда так рады меня осудить и напасть на меня. Таня осуждала за беспорядок в доме, Миша, уезжая с Леной за границу, за мою суету во время путешествий. И ничего они не видят: о какм порядоке может идти речь, когда дом постоянно полон гостей. С утра до ночи толчется всякий народ. И я одна работаю на всех и за всех. Веду все дела одна, без мужа, без сыновей, делаю мужское дело, веду хозяйство, воспитываю детей, издание его книг, управление имениями детей… Глаза слепнут, душа тоскует, а требованья, требованья без конца…
…Свадебный день, 36 лет я замужем за Львом Николаевичем, и мы сегодня врозь.
Грустно, что вообще мы не настолько вместе, как бы я того желала. И сколько с моей стороны было попыток этого душевного единения! Связь между нами прочная, но не на том основана, на чем бы я того хотела. Я не жалуюсь, хорошо и то, что он так заботлив ко мне, так ревниво меня охраняет, так боится потерять меня. И напрасно. Кого бы и как бы я ни любила, никого на свете я не могла бы даже сравнить с моим мужем.
САША.О чем ты задумалась?
СОФЬЯ (встрепенувшись). Зачем в своих дневниках он упоминал мое имя так злобно?Но почему сейчас это так мало меня волнует.
Темнота.
Сцена в темноте. В центре, в глубине освещается окно, сейчас oно висит “в анфас”. За окном мелькают человеческие силуэты. Слышны приглушенные голоса.Раздается беспрерывный стук телеграфного аппарата… Кто-то приближается к окну, и показывается приплющенное л стеклу лицо. Окно погружается в мрак.
Сцена освещается – пустая комната. С правой стороны появляется Таня. Она осторожно закрывает дверь и останавливается на пороге. С левой стороны появляется
Некто, который толкает перед собой столик на колесах. На столике – чайный сервис. Делая вид, что не замечает Таню, он уходит.Возвращается с двумя стульями и ставит их возле столика. Резко повернувшись, с уважением кланяется ей.
НЕКТО. Мое глубокое почтение, графиня.
ТАНЯ. Вы?..
НЕКТО. Татьяна Львовна, опережу ваш вопрос – нет, не я приглашал вас.
ТАНЯ. В таком случае…
НЕКТО. Вы сами оказались здесь. Это, скажем так, ваша личная инициатива… а может, и нет.
ТАНЯ. Да?..Странно. А впрочем, в этой абсурдной ситуации все возможно…
НЕКТО. Более чем возможно, если учесть, какое горе ждет вас… нас всех. (Подходит к окну, смотрит и комментирует.) Кажется, вся Россия стекается сюда. Корреспондентов прямопруд пруди. А как же, весь мир следит… Но как подумаешь, чего они ждут! Уверен, у всех этих писак уже готовы некрологи.Ая вот о чем подумал:вот возьметграф и не помрет, тогда посмотрел бы я на всеобщее человеческое разочарование.
ТАНЯ.А вы, сударь, циник.
НЕКТО. Не больше, чем все они. (Резко поворачивается к ней.)Вы ведь тоже следите, ждете… но с большой разницей: вместо некролога у вас вопросы, мно-го вопросов. Вот это обстоятельство ипривело вас сюда. (Направляеся к левой двери.)
ТАНЯ(направляется к окну, смотрит — удивленно).Там кирпичная стена!(Подходит к столу, показывая на угощение.)А это… кого вы ждете?
НЕКТО. Сам не знаю. Веленомне: обеспечить гостей горячим чаем. Что я и сделал, вы тому свидетель. А остальное…
ТАНЯ. Ничего не понимаю, сейчас я должна быть там…
НЕКТО. Где? Возле Льва Николаевича или рядом с СофьейАндреевной? Кстати, вы не задавались вопросом, кто в этой ситуации больше всех нуждается в вашем участии?
ТАНЯ(садится). Вот если бы усталость, да такая, чтобы мечтать о короткой паузе, о минутном забвении… Или хотя бы о чашечке горячего чая, и чтобы пить его без очередной порции самоедства.
НЕКТО(протягивая чашку с чаем). И не пытайтесь… Самоедство у вас -прямо фамильное достояние. (Смортит на правую дверь.)Самое время открыться двери.
Дверь открывается, входит Саша. Таня поднимается навстречу Саше, они смотрят друг на другя… Обнимаются.
Некто поспешно подходит, занавешивает окно и уходит через левую дверь.
Сестры отстраняются, садятся.
САША. Что мы здесь делаем?
ТАНЯ. Лучше не спрашивай, ведь ты тоже пришла сюда без приглашения.
САША. Меня пригласили.
ТАНЯ. Кто?
САША. Не знаю… Кажется, записку передали… А впрочем, не это сейчас важно. Таня, я рада, что ты здесь,рядом с отцом, и со мной.
ТАНЯ. Тебе было трудно?
САША. Просто иногда приходится делать то, что должна была делать мама’…
ТАНЯ. Ты знаешь, перед отъездом из Ясной мама’ обо всем подумала, обо всем позаботилась. Она везла с собою все, что могло понадобиться отцу, она ничего не забыла. И я никак не могу понять: у нее такая ясная голова, но почему в сердце нет доброты?
Входит Нект о с маленьким подносом, на нем вазочка с сушками. Он останавливаетсянезамеченным.
САША. И это говоришь ты, кто с первой минуты рождения была окружена ее добротой и любовью!
ТАНЯ. Ты о чем?
САША. Так, вырвалось…
ТАНЯ. В такой-то час?
НЕКТО(идет к столу с вазочкой). В такие минуты возникает непреодолимое желание убежать в прошлое, дабы оживить воспоминания… (Сьежившись от удивленных взглядов, поспешно ретируется к двери).
САША. Погодите!
Некто останавливается.
Это вы прислали записку?
НЕКТО. Мне просто было велено передать вам.
САША. Унесите сушки.
НЕКТО. Зачем? Может, кому-нибудь они доставят пусть маленькое, но удовольствие.(Уходит.)
ТАНЯ. Подозрительный какой-то…
САША. Зато вкусный заварил чай. (Передает чашку сестре.)А я не завиидую тебе. Ну и что, что твое рождение для нее было праздником. И вообше, вся твоя жизнь была и есть для всех сплошной радостью и счастьем.(Не скрывая иронии, цитирует.)“Никто из детей не внес такого содержания, такой помощи, любви и разнообразия, как наша Таня”. Да, когда хочет, мама’ бывает так щедра на комплименты.
ТАНЯ(с издевкой захлопала в ладоши, после чего резко сникла).Тогда мама’ была безоблачно счастлива! Папа работал над ‘’Войной и миром’’, их обьединяло творчество и семейный покой.
САША. Ты так говоришь об этом, как будто помнишь.
ТАНЯ. Зато я помню другую историю.
САША. Опять о себе любимой?
ТАНЯ. Догадайся. До сих пор вижу, как папа удаляется по березовой аллее. И вижу мать, сидящую под деревьями у дома. Ее лицо искажено страданием. В ту ночь отец не ушел далеко. Он знал, что жена должна родить, – родить его ребенка. Охваченный жалостью к ней, он вернулся. К утру родилась ты.
САША. За это спасибо акушерке из Тулы.
ТАНЯ. Твое рождение не внесла в семью ни содержания, ни помощи, ни тем болве – любви и ранообразия. Просто наступила та тишина, после которой разряжается буря. Это произошло в декабре того же года, ты – семимесячный младенец, я – двацатилетняя барышная, так что, доверься моей памяти. Терпение отца истощилось. Он объявил мама’, что уходит из дому. Я, как сейчас, вижу всех нас: мы, старшие, сидим в ожидании на стульях в передней на первом этаже. Время от времени мы подходим к двери комнаты второго этажа, где разговаривали родители, и прислушиваемся к их голосам. “Я не могу, – заявлял он, – продолжать жить в роскоши и праздности. Я не могу принимать участие в воспитании детей в условиях, которые считаю губительными для них. …Или я уйду, или нам надо изменить жизнь: раздать наше имущество и жить трудом наших рук, как живут крестьяне”.А она отвечала: “Если ты уйдешь, я убью себя, так как не могу жить без тебя. Что же касается перемены образа жизни, то я на это не способна и на это не соглашусь.Не понимаю, зачем надо разрушать во имя каких-то химер жизнь, во всех отношениях счастливую?”А мысидели в передней, внизу на лестнице и ожидали, пока родители не придут к соглашению…
САША. Мама родила тебя в двадцать лет. Я хочу представить ее тогда… молодую, полную сил, с ясным, открытым взглядом, женщину, которая родила тебя…Не получается, никак не получается. Почему?
ТАНЯ. Потому что это была моя мама.
САША. Но я четко, ясно вижу сороколетнюю роженицу: уставшую от бесконечных родов, озлобленную от домашних забот,душой и мыслями отдаленную от отца… Вижу, потому что такой была моя мать?
ТАНЯ(встает, идет к занавешенному окну). Я боюсь думать…
САША. Но не бойся сказать.
ТАНЯ. Саша, скажи, что я ошибаюсь…
САША(вынимает из кармана бумагу, читает).‘’Состояние лучше, но сердце так слабо, что свидание с мама’ было бы для меня губительным’’. Отец написал сыновьям, думая, что они все еще в Ясной Поляне. И ты знаешь мнение врачей.
ТАНЯ.Я рада… за тебя.
САША. Что все это – не месть с моей стороны?
ТАНЯ. Я бы выразилась более тактично.
САША. От этого суть не меняется, хотя… В чем-то ты, может быть, и права.
ТАНЯ. Прошу тебя…
САША. Конечно, ни под мою диктовку была написана эта телеграмма, и врачей не я направляла… Но я сделаю все, чтобы она не смогла тревожить отца!
ТАНЯ. Ятоже не могла не видеть, что она — причина всего происшедшего. Я не обнаружила в ней и следа раскаяния, и подому не в состоянии простить ее.
САША. Но как ты умеешь скрывать это!
ТАНЯ(игнорируя). Днем она вышла из вагона и направилась туда… Неряшливо одетая, она кралась к домику, где умирал отец, чтобы подслушать, подсмотреть, что там делается. Точно какая-то преступница, глубоко виноватая, забитая, раскаяяшаяся, она стояла, как нищенка, под окном комнатки, где умирает ее муж, ее Левочка, ее жизнь, ее тело, она сама. Что почувствовал бы папа, увидев это?
САША. Не пытайся сжалить меня. (Ядовито-слащаво.)Таня, какаво это,когда мать не только любит тебя и не скрывает свою любовь, но и относится, как к родной душе?
ТАНЯ. Ты сама толькочто сказала: у меня была двадцатилетняя любящая, у тебя – сороколетняя уставшая мать. Тебе просто не повезло, сестренка! (Открывает занавес.)И почему здесь стена, глухая, кирпичная стена?
Уходит.
САША. Нет, дорогая сестра, ты ни-че-го не поняла. Ведь Ванечку она родила в сорок четыре года и я помню, какая она была бесподобная мать!
С размаху открывается дверь справа, влетает мальчик, за ним – Некто, который осторожно закрывает дверь и продолжает стоять на пороге.
САША. Ты кто?
ВАСЯ(с достоинством). Я Вася.
НЕКТО. Шалун, упаси господи, но смышленый.
САША. Ваш сын?
НЕКТО. Увы!
САША. Тогда что он делает здесь, смеркается, и ему пора домой.
ВАСЯ. Я не маленький, летом девятьгодков исполнилось.
НЕКТО. С утра до ночи слоняется возле дома Озолина. Путается под ногами…
САША(Васе).Что ты там делаешь?
ВАСЯ. Там интересно, люди ходят разные, важные очень… И доктора разные, но я их не боюсь. А вот Катя боится, я ему говорю: “Пойдем, там дедушка иногда выходит во двор, со мной разговаривает, даже сказки рассказывает”, а она – нет да нет, а потому что узнала, что там доктора ходят разные и боится, а вдруг лечить ее станут. А дедушка давеча сказал, что ничего они делать не могут, эти доктора из столицы, потому что время пришло.
САША. Ты о ком сейчас… какой дедушка?
ВАСЯ. А он здесь один такой. Он всякие истории сочиняет и мне рассказал, когда выходил, и мы гуляли вокруг дома. Он обрадовался, когда я сказал, что тоже знаю разные истории. Хочешь, тебе тоже расскажу?
САША. Может, в другой раз? Понимаешь, я спешу.
ВАСЯ. А ты не спеши, он сейчас спит.
САША. Кто?
ВАСЯ. Дедушка. Когда проснется, я тебе скажу. Ну что, будешь слушать?
САША. Буду.
ВАСЯ. Кроме Кати в доме у нас еще кошка есть. А весной она пропала. Искали ее везде, но не могли найти. Один раз мы играли подле амбара и услыхали – над головой кто-то мяучит тонкими голосами. Я влез по леснице под крышу амбара. А Катя стоит и все спрашивает: “Нашел? Нашел?”. Я сперва не отвечал, а потом как закричу: “Нашел! Наша кошка… и у нее котятя; такие чудесные; иди сюда скорее”.
САША(подозрительно).Больно знакомое начало…
ВАСЯ. Скажете, тоже… откуда вам знать мой рассказ?
САША. Ну, прости, видимо, я спутала что-то.
ВАСЯ. То-то же… Ну, Катя побежала домой, достала молока и принесла кошке.
САША(подозрительно наивно).Сколько было котят, неужто пять?
ВАСЯ(насупившись).Ну, пять… и что?
САША. Ничего. Ты продолжай.
ВАСЯ. И продолжу! Когда они выросли немножко и стали вылезать из-под угла, где вывелись, мы выбрали себе одного котенка…
САША (между прочим).Серого с белыми лапками…
ВАСЯ(игнорируя).И принесли домой. Мать раздала всех остальных котят, а этого оставила нам. Мы кормили его, играли с ним и клали с собой спать. Один раз… (Уже ждет ее реакции.)
САША(продолжая его игру). Вы пошли играть на дорогу и взяли с собой котенка.Ветер шевелил солому по дороге, а котенок играл с соломой… Так?
ВАСЯ(кивает головой).А потом мы нашли подле дороги щавель, пошли собирать его и забыли про котенка. (Все больше воодушевляясь.)И вдруг кто-то громко кричит: “Назад, назад!”.
САША(в тон ему).И увидели, что скачет охотник, а впереди о две собаки увидели котенка и хотят схватить его. А котенок, глупый, вместо того, чтобы бежать, присел к земле, сгорбил спину и уставилсяна собак.
ВАСЯ(со скороговоркой).Катя испугалась собак, закричала и побежала прочь от них!
САША(не отстает от него).А ты, что было духу, пустился к котенку и одновременно с собаками подбежал к нему. Собаки хотели схватить котенка, но ты упал животом на котенка и закрыл его от собак!
ВАСЯ. Да! Охотник подскакал и отогнал собак, а я принес домой котенка…
САША и ВАСЯ(вместе). И уж больше не брал его с собой в поле!
Они смеются, начинают кружиться по комнате…
Мальчик внезапно останавливается.
САША. Что случилось?
ВАСЯ. Не мой это рассказ… Мне очень понравился он, вот и подумал, а почему все это не могло случится со мной и с Катей…
САША. Чей же это рассказ?
ВАСЯ. Дедушкин. Он сам мне рассказал.
САША. Когда?
ВАСЯ. Да вчера, днем… Устал, говорит, от докторов и скорбных лиц, хочется жизни… Давай походим немного, Вася. (Показывая на окно.) Вот и он, смотрит в окно, это чтобы вы поверили мне. Ну что, увидели?
САША(опешив, подходит к окну, где, естественно, никого нет. Сдавленным голосом). Да, вижу. Он кивает, чтобы я тебе поверил.
ВАСЯ. То-то же…
САША. Я постою здесь, посмотрю в окно, а ты садись, бери сушек… Не стесняйся.
ВАСЯ(деловито). Сушки – это хорошо. Я люблю сушки… Катя тоже любит.
Воцаряется тишина, только слышно, как хрустит сушками Вася. Саша отходит к наружной стороне окна, откуда ее почти не заметно.
Входит Софья Андреевна. Она потрясена, увидев мальчика, сидящего к ней спиной. Тишина взрываетсясловно от воя раненой волчицы.
СОФЬЯ. Ванечка!!! (Подбегает к нему, обнимает и начинает целовать.) Ванечка, мальчик мой, ангел… Ты пришел утешить меня, ты, мой самый любимый сыночек…
ВАСЯ. Маменька!
СОФЬЯ(шарахается, только сейчас заметив, что это чужой мальчик, плюхается на стул). Боже!..
Вася пулей вылетает из комнаты. Саша следит за матерью.
СОФЬЯ(точно в трансе). Когда гробик опускали в яму, я опять потеряла всякое сознание, будто сама куда-то провалилась. Говорили потом, что сын Илюша загораживал от меня эту ужасную яму, а кто-то держал меня за руки. Левочка обнял и прижал меня к своей груди, и я долго оставалась так в каком-то оцепенении. Опомнилась я от веселых криков множества крестьянских детей, которым няня по моему поручению раздавала разные сладости и калачи. Дети смеялись, роняли и подбирали опять пряники. Я вспомнила, как Ванечка любил всех угощать и что-нибудь праздновать, и разрыдалась в первый раз после его смерти.
САША(из своего“укрытия”).В доме все тосковали, ты больше всех. Ты плакала, металась, не находила себе утешения. То ходила по церквам, молилась, исповедовалась и причащалась, то уезжала на могилы Ванечки и Алеши – тихое, маленькое кладбище в поле, состоящее из нескольких холмов да скромных памятников. Какая ты была величественная в трауре, с длинной черной вуалью на голове, склоненную над маленьким, еще свежим холмиком. Что-то шептали дрожащие губы, а из близоруких, прекрасных глаз струились слезы…
СОФЬЯ. Саша, осиротелая, ходила одиноко и грустно по дому, не зная, куда прислониться…
САША. Сколько раз мне хотелось подойти к тебе, приласкаться, поплакать вместе с тобой, но я не смела…
СОФЬЯ. Она дика и необщительна по характеру… Она не могла даже частично заменить мне Ванечку…
САША. Ты не могла дать мне ласки, нежности, того, без чего я так тосковала…Мама’, ты так и не поняла, что значит одиночество десятилетней девочки?
СОФЬЯ. И почему никто не понимал одиночество 51-летней женщины, которая состарилась после смерти любимого ребенка?
САША. Ты и папа постарели после смерти Ванечки. Постарели вместе, и в день похорон перед нами были старик и старуха.
СОФЬЯ. Сколько раз в день я повторяла одно-единственное предложение: “Боже мой, а я жива”.
САША. Сколько раз в день я отводила от себя мысль, что ты была бы согласна, даже рада, если вместо Ванечки была бы я.
СОФЬЯ. Сколько раз в день я мучилась вопросом: ну почему он?
САША. Мама’!
СОФЬЯ. Почему он – самый любимый, родной…
САША. Мама!!!
Софья(ухватавтся за голову). Жизнь остановилась…
САША(повторяет в тон ей).Жизнь остановилась… Жизнь остановилась…(Постепенно эти слова повторяет с усмешкой-с иронией-с саркамом.) Жизнь остановилась… Жизнь остановилась…(После последнего крика – с холодным спокойствием.)По четвергам мы с мама’ ездили на концерты. Музыка трудная, я ее никак понять не могла и думала только о том, как бы поскорее она кончилась. Завтра в десять часов придет учительница, уроков я не знаю, надо встать рано. Но мама’, нарядная и оживленная, не замечала моей скуки. Недалеко от нас сидел музыкант Танеев, мама’ делилась с ним впечатлениями, а после концерта предлагал идти вместе домой пешком. От Благородного собрания до нашего дома птяьдесят минут ходьбы. Двенадцатый час ночи. Я хочу спать, ужасно хочу, глаза слипаются… Молча плетусь за ним, мне ужасно досадно, злые слезы душат меня…(Пауза.Отходит от окна, медленно приближается к матери. Ядовито-вкрадчиво.) И все это – после смерти Ванечки, мама’, после его смерти!
СОФЬЯ(поднимает голову, не удивляясь появлению Саши). Знаю, ты о чем… о ком… Помню упрек в твоем взгляде… или ненависть.
САША. Ненависть предназначалась ему.
СОФЬЯ. Зря… Это его присутствие имело на меня благотворное влияние, когда я начинала опять тосковать по Ваничке, плакать и терять энергию жизни. Иногда мне только стоило встретить его, послушать его бесстрастный, спокойный голос — и я успокаивалась. Я уже привыкла, что его присутствие и особенно его игра меня успокаивала.
САША. Это было невыносимо!
СОФЬЯ. Это был гипноз, невольное, совершенно ему неизвестное воздействие на мою больную душу.
САША. Это было невыносимо стыдно!
СОФЬЯ.Ты знаешь, я уходила в сад и беседовала с мертвым Ванечкой, спрашивала его: “Дурно ли мое чувство к Сергею Ивановичу?”. И Ванечка меня отвел от него; видно, ему просто жаль отца, но я знаю, что он меня осуждает; он послал мне Сергея Ивановича и не хочет отнимать у меня.
САША(может впервые поверив, что перед ней больной человек).Бедная мама’…
СОФЬЯ. Согласна, мое состояние было ненормальное.А Левочканаписал мне письмо. “Твое сближение с Танеевым мне не то что неприятно, но страшно мучительно. Продолжая жить при этих условиях, я отравляю и сокращаю свою жизнь. Вот уже год, что я не могу работать и не живу, но постоянно мучаюсь”… (Смотрит на дочь.)И сейчас ты смотришь так злобно, как смотрела тогда. Помнишь, однажды после концерта мы втроем шли от Благородного собрания до нашего дома?
САША. Я ненавидела… я ненавижу его!
СОФЬЯ. Но я осталась жива и этим обязана случаю и странному средству — музыке.
САША. Его музыке!
СОФЬЯ. Саша, ведь так я выжила. Или тебе было легче, если б я тоже умерла, как мой Ванечка?
САША(отводит вагляд).
СОФЬЯ. Ну, когда ты научишься прощать?
САША.Когда забуду боль отца: “Соня стала еще легкомысленней после смерти Ванечки. Надо нести крест до конца”.
СОФЬЯ. Вы так и не смогли понять, какая боль и какой ад во всем моем существе. Сколько раз мне хотелось кричать: “Помогите!”. Я ни разу не закричала. И не спрашивай: почему.(Идет к двери.)
САША. Ты… куда?
СОФЬЯ. Пойду к дому, постою возле двери, посмотрю в окно. Если откроется форточка,какая-нибудь добрая душа мне сообщит, в каком он состоянии. И я покорно поблагодарю и вернусь в поезд: там хорошо, никто не услышит мои стоны. (С добродушной иронией.) А знаешь, я не уверена, что ты сейчас довольна всем этим.
Уходит.
Саша подходит к окну, взглядом провожает мать. Неслышно входит Некто.
САША. Почему я здесь?Я должна быть там,подле него.
НЕКТО. А вы и сейчас там,вы никуда не отходили от него…Где вам еще быть?
САША.Вы, как всегда, правы. Скажите, а гости еще будут?
НЕКТО. Это только от вас зависит.
САША. Кстати, кто был тот мальчик?
НЕКТО. Вы о ком, графиня?
САША. Все ясно — ответа я не услышу.
НЕКТО. Важнее ваш вопрос.
САША. Вы его услышите:знаете, как страшно, когда в душу закрадывается сомнение?
НЕКТО. В чем?
САША. В прожитой доселе жизни… в своих поступках…
НЕКТО. Не спешите, все это впереди. А пока держитесь и прежних взглядов, и прежней своей позиции. Вам сейчас силы нужны. Начнешь копаться в себе, и до пропасти дойдешь.
САША. Знать бы, это ваши слова, или мои мысли вслух?.И я пытаюсь убедиться, что мне не в чем упрекнуть себя.
НЕКТО. Хотите ясности?
САША. Я никогда не избегала ее.
НЕКТО. Тогда успокойтеь, это мои слова и я на самом деле разговариваю с вами. (Мягко.)Вам не о чем жалеть…
САША –..?
НЕКТО(жестко).Пока!
САША. Просто вы читаете мои мысли. (Встает, подходит к окну, ищет глазами что-то.)
НЕКТО (подходит, дает кусок мела)Прошу! Ломберного столика, простите, нету, но думаю, что окно подойдет.
САША на стекле пишет: “В.М.И.П.С.С.Ж.Н.М.М.С.И.Н.С.”.
НЕКТО(из кармана достает бумажку, читает). Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья. (Бумагу кладет на стол.) Никак не выучу наизусть.
САША.А восемнадцатилетняя Соня смогла прочесть …
НЕКТО. Боже мой, как и сколько надо любить, чтобысуметь!
САША.Она и любила: преданно и безмерно. Но через много лет, прочтя в дневнике отца “С Софьей Андреевной надо бороться…”, впала в истерику, устроила скандал. А надо было всего лишь прочесть предложения до конца.
НЕКТО. “С Софьей Андреевной надо бороться… с любовью”. Как не пытаюсь, но это предложение не выходит из головы.
САША.Мама не увидела слово “любовь”… Это и есть приговор для нее.
НЕКТО.А для вас – оправдание.
САША.Не знаю, не знаю… Но не такой развязки желала я.
НЕКТО.Да что вы, развязка еще далеко!
САША.Ваша уверенность убивает всякую надежду.
НЕКТО.Но я могу и утешить.
САША.Сомневаюсь.
НЕКТО. Сейчас около одиннадцати вечера. Все эти дни вы не раздевались и почти не спали, а вот не смогли себя пересилить и легли на диван.
САША. Так значит, я сейчас сплю?
НЕКТО. Как убитая. Но скоро вас разбудят.
САША. Он…
НЕКТО. …тихо умирает. Потом войдет она.
САША(почти не слышно).Его Соня!
НЕКТО.Будет гладить высокий лоб того, кто был Львом Толстым…Тихо, почти шепотом скажет умершему: душа моя, жизнь моя…Потом…
САША.Не надо про похороны!
НЕКТО.Тогда про неприглядное. Вы будете судиться с ней…
САША(тихо). Из-за рукописей?
НЕКТО.Их самих. И Сенат подтвердит ее права, права вдовы. Скажу я вам, скандал будет отменный.
САША.И мы разорвем последнюю нить, соединяющую нас.
НЕКТО.А вот и не угадали! Она умрет у вас на руках.
САША.Но с обидой в душе.
НЕКТО.Опять не угадали. В своем последнем завещании она поделит все поровну. Естественно, с теми, кто к тому времени останутся в живых.
САША.Кто?..
НЕКТО.Вот это – не могу, это не в моей компетенции. Взамен скажу, что она достигнет душевного мира со всеми детьми. Да, с вами тоже.
САША.Вы сказали, она умрет у меня на руках?
НЕКТО.Вот открыть ее тайну смерти могу. Она умрет в ноябре.
САША.Как папа?
НЕКТО.От воспаления легких.
САША.Как папа’!
НЕКТО.Что бы не говорили люди, у них была связь, не постижимая никому.
САША.В ответ я тоже сделаю пророчество. Когда-нибудь она напишет. “Что случилось – непонятно, и навсегда будет непостижимо”.
НЕКТО. А теперь ступайте, вы должны проснуться.
Саша идет к двери. Не дойдя до порога, резко оборачивается к окну. В то же время к окну с другой стороны подходит Софья Андреевна. Они смотрят друг на друга.
СОФЬЯ(нервно). Я хочу видеть его!
САША(неуверенно).А если он хочет видеть тебя?
СОФЬЯ(на тон выше). Я должна быть подле него!
САША(вполголоса). А если твое место – подле него?
СОФЬЯ(неожиданно неуверено, громко). Ты же моя дочь?
САША(с тихим упрямством). Я — его дочь!
МРАК.
