Перч Зейтунцян. СТО ЛЕТ СПУСТЯ

 

В ос­но­ве пье­сы ле­жит реаль­ный факт встре­чи вну­ка од­но­го из ор­га­ни­за­то­ров ге­но­ци­да ар­мян в За­пад­ной Ар­ме­нии и Тур­ции Дже­ма­ла-па­ши – Ха­са­на Дже­ма­ла с вну­ком заст­ре­лив­ше­го па­шу на­род­но­го мсти­те­ля Ар­та­ше­са Ге­вор­кя­на (в пье­се – Анд­ра­ник), состояв­шая­ся спустя де­ся­ти­ле­тия пос­ле чу­до­вищ­ных со­бы­тий 1915 го­да, унес­ших бо­лее по­лу­то­ра мил­лио­нов жиз­ней.

 

 

ДЕЙСТ­ВУЮ­ЩИЕ ЛИ­ЦА

Г р и г о р З о г р а б

А н д р а н и к

В а р д к е с  С е р и н г у л я н

Д ж е м а л-м л а д ш и й

Д ж е м а л-п а ш а

Б а б у ш к а  М а р и а м

 

В уг­лу сце­ны от­дель­ный ка­би­нет од­но­го из фе­ше­не­бель­ных ресто­ра­нов Ере­ва­на, в дру­гом уг­лу – слу­жеб­ный ка­би­нет. О наз­на­че­нии по­след­не­го уз­наем поз­же. С про­ти­во­по­лож­ных сто­рон в пер­вый ка­би­нет вхо­дят двое муж­чин и за­ми­рают друг про­тив дру­га, слов­но изу­чая каж­дый свое­го ви­за­ви. Один из них, Анд­ра­ник, зак­ры­вает дверь.

 

А н д р а н и к. Мо­жет быть, мне сде­лать пер­вый шаг?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Я свой уже сде­лал, оче­редь за ва­ми. (Под­хо­дят друг к дру­гу. Про­тя­ги­вает ру­ку.) Дже­мал.

А н д р а н и к. Я вас се­бе ина­че представ­лял.

Д ж е м а л-м л а д ш и й (с улыб­кой). Ве­роят­но, гор­ба­тым, клы­кастым и с на­ли­ты­ми кровью гла­за­ми… Ни­че­го, рас­хо­жий ар­мянс­кий сте­рео­тип. Не из­ме­нил­ся спустя сто лет?

А н д р а н и к. Се­год­ня выяс­ним.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Хо­ро­шая по­го­да в Ере­ва­не…

А н д р а н и к. Впер­вые здесь?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Да, впер­вые. Ев­ро­пейс­кий го­род, од­на­ко со своим осо­бым ко­ло­ри­том… А вы бы­ва­ли в Стам­бу­ле?

А н д р а н и к. Нет, не до­ве­лось…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Стам­бул то­же неп­ло­хой го­род. Осо­бен­но ра­йо­ны, при­ле­гаю­щие к Бос­фо­ру. Приез­жай­те как-ни­будь, бу­де­те моим гостем.

А н д р а н и к. А не то­ро­пи­тесь ли вы с по­доб­ным пред­ло­же­нием?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. То­роп­люсь?.. Что ж, на­вер­ное, вы пра­вы. Бе­ру на­зад свое приг­ла­ше­ние­… А знае­те, мне да­же нра­вит­ся, что вы не осо­бен­но уч­ти­вы. Это го­во­рит о ва­шей иск­рен­ности. Ино­го я бы и не по­нял… Вы же­на­ты?

А н д р а н и к. Да.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Де­ти?..

А н д р а н и к. Двое, маль­чик и де­воч­ка.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. На­до ж бы­ло так под­га­дать! А у ме­ня две де­воч­ки. И внуч­ка. А у вас есть вну­ки?

А н д р а н и к. По­ка нет.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Го­во­рят, вну­ков лю­бят боль­ше, чем собст­вен­ных де­тей. Че­пу­ха! Я ду­маю, де­ло в том, что у че­ло­ве­ка в мо­ло­дости мно­жест­во ин­те­ре­сов и весь он как бы об­ра­щен во внеш­ний мир. А с воз­растом круг ин­те­ре­сов су­жает­ся, и он пол­ностью пе­рек­лю­чает­ся на вну­ков… Чем за­ни­мают­ся ва­ши де­ти, учат­ся?

А н д р а н и к. Дочь уже окон­чи­ла. Она врач.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. По мне, так это луч­шая из про­фес­сий, тот род за­ня­тий, где че­ло­век не­пос­редст­вен­но нуж­дает­ся в дру­гом че­ло­ве­ке. Что мо­жет быть луч­ше?

А н д р а н и к. Врач вра­чу рознь. В пят­над­ца­том­ го­ду ва­ши вра­чи ста­ви­ли науч­ные экс­пе­ри­мен­ты на ссыль­ных ар­мя­нах, как на кро­ли­ках.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не ра­но ли сей­час об этом? Оста­вим на по­том… А что де­лает ваш сын?

А н д р а н и к. Учит­ся на фа­куль­те­те восто­ко­ве­де­ния.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ка­кой язык? По ва­шим сто­пам – ту­рец­кий?

А н д р а н и к. Нет, от­де­ле­ние ара­бисти­ки. Од­но­го тюр­ко­ло­га в семье бо­лее чем доста­точ­но. А ва­ши до­че­ри?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Од­на мо­дельер, дру­гая эко­но­мист. Внуч­ка по­ка школь­ни­ца.

А н д р а н и к. Мы вро­де уже доста­точ­но по­го­во­ри­ли «о том о сем»…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Вы пра­вы… Ка­жет­ся, мы оба не­сколь­ко сму­ще­ны. Из­бе­гаем раз­го­во­ра по су­щест­ву…

А н д р а н и к. Так или ина­че, при­дет­ся…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ста­ло быть, присту­пим. Пред­мет ны­неш­ней на­шей встре­чи: ваш дед Ар­та­шес Ге­вор­кян убил мое­го де­да – Дже­ма­ла-па­шу. И что те­перь, я дол­жен вас не­на­ви­деть или?..

А н д р а н и к. Столь дол­гий путь прео­до­ле­вают не ра­ди не­на­висти, а что­бы уяс­нить для се­бя не­ко­то­рые ве­щи.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Я чи­тал ва­шу Биб­лию. Муд­рая кни­га. Про­по­ве­дует идеи люб­ви и про­ще­ния.

А н д р а н и к. Увы, Ко­ран я лишь про­листал. Но пом­ню стро­ки из не­го: «Не вхо­ди­те в чу­жие до­ма, не исп­ро­сив­ши поз­во­ле­ния жи­ву­щих в них и не дож­дав­шись раз­ре­ше­ния вой­ти. И при­ветст­вуй­те их оби­та­те­лей по­же­ла­нием ми­ра».

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Двад­цать чет­вер­тая су­ра… На­ро­ды на своем исто­ри­чес­ком пу­ти не раз ме­ня­ли место оби­та­ния. Жесто­кая вещь исто­рия, не спо­рю. Но необ­хо­ди­мо сми­рить­ся с кар­той ми­ра. Ино­го вы­хо­да нет…

А н д р а н и к. «И не об­ла­чай прав­ду в одеж­ды лжи, что сви­де­тельст­во­ва­ло бы о сок­ры­тии исти­ны, хо­ро­шо те­бе из­вест­ной».

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Вы это зау­чи­ли спе­циаль­но для ме­ня? Вид­но, ос­но­ва­тель­но го­то­ви­лись к на­шей встре­че.

А н д р а н и к. Не ста­ну скры­вать, вы… как бы это ска­зать… весь­ма труд­ный гость. Вас не оби­жает моя отк­ро­вен­ность?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Нап­ро­тив, я бла­го­да­рен вам… Кста­ти, нет ли у вас с со­бой фо­тог­ра­фии ва­ше­го де­да?

А н д р а н и к. Есть, ко­неч­но. Я знал, что вам бу­дет ин­те­рес­но взгля­нуть на не­го. Про­шу…

 

Дже­мал-млад­ший бе­рет из рук Анд­ра­ни­ка фо­тог­ра­фию, но не смот­рит на нее.

 

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Я не при­нес с со­бой фо­тог­ра­фии свое­го де­да. Да вы на­вер­ня­ка ты­ся­чу раз ви­де­ли ее.

А н д р а н и к. А се­мей­ное фо­то?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Да, ко­неч­но.

 

Дже­мал-млад­ший достает из наг­руд­но­го кар­ма­на нес­коль­ко сним­ков и про­тя­ги­вает Анд­ра­ни­ку. Тот вни­ма­тель­но расс­мат­ри­вает их.

 

А н д р а н и к. По все­му вид­но, у вас друж­ная, счаст­ли­вая семья.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Хва­ла Ал­ла­ху, не жа­луюсь.

 

Возв­ра­щают друг дру­гу фо­тог­ра­фии. Од­на­ко Дже­мал-млад­ший так и не взгля­нул на ту, что дер­жал в ру­ке.

 

А н д р а н и к. По­че­му вы не по­же­ла­ли уви­деть мое­го де­да?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не знаю. Мо­жет быть, поз­же…

А н д р а н и к. Я рад, что вы от­ли­чае­тесь от своих соп­ле­мен­ни­ков. Не бои­тесь взгля­нуть прав­де в ли­цо.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не оболь­щай­тесь. Я де­лаю это не ра­ди вас, а для се­бя.

А н д р а н и к. Вы наш­ли в се­бе си­лы осу­дить свое­го де­да?

Д ж е м а л-м л а д ш и й (пом­рач­нев). Я пред­по­чи­таю не го­во­рить об этом.

А н д р а н и к. Тог­да за­чем вы прие­ха­ли в Ере­ван?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. О, как вы рез­ко!.. Ну, со­сед­няя стра­на, ин­те­рес­но по­бы­вать, пос­мот­реть, что здесь­ да как.

А н д р а н и к. Пос­мот­реть на то, что оста­лось?.. Как вы мог­ли убе­дить­ся, гос­по­дин Дже­мал, мно­гое оста­лось, так ведь? Наз­ло…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Мое­му де­ду…

А н д р а н и к. По­че­му толь­ко ва­ше­му, раз­ве в Тур­ции нет дру­гих де­дов?..

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Мы сту­паем на зыб­кую поч­ву, гос­по­дин Анд­ра­ник. Стоит ли?..

А н д р а н и к. Имен­но поэ­то­му я и спро­сил, что при­ве­ло вас в Ере­ван. Ес­ли осте­ре­гае­тесь…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Осте­ре­гаюсь че­го?.. Ре­воль­вер был в ру­ках ва­ше­го де­да – не мое­го.

А н д р а н и к. Так по­че­му вы прие­ха­ли в Ере­ван?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И все же я до­во­лен, что вы не ве­де­те се­бя по-хо­зяйс­ки. Это стес­ни­ло бы ме­ня. А так я чувст­вую се­бя сво­бод­но.

А н д р а н и к. Я хо­чу от­нять эту ва­шу сво­бо­ду, поз­во­ли­те?.. Расс­ка­жу вам од­ну исто­рию, пос­лу­шае­те?..

 

Ка­би­нет Дже­ма­ла-па­ши. На сте­не ви­сит его боль­шой порт­рет. Сам па­ша в воен­ной фор­ме, на го­ло­ве ка­ра­ку­ле­вая па­па­ха – сло­вом, в пол­ной бое­вой го­тов­ности. Вхо­дят Гри­гор Зог­раб и Вард­кес Се­рин­гу­лян. Па­ша сдер­жан­но, поч­ти хо­лод­но здо­ро­вает­ся с ни­ми и при­гла­шает сесть. Анд­ра­ник и Дже­мал-млад­ший «наб­лю­дают» за этой сце­ной.

 

З о г р а б. Вас не удив­ляет, па­ша, ви­деть нас, двух де­пу­та­тов медж­ли­са, в да­ле­кой Си­рии?

П а ш а. Ес­ли пра­ви­тельст­во на­хо­дит умест­ным ва­ше пре­бы­ва­ние в Си­рии, то нет, не удив­ляет.

З о г р а б. А то, что нас отп­рав­ляют в Диар­бе­кир – в го­род, где преж­де ни один из нас не бы­вал, – с целью су­дить нас там?

П а ш а. Что ж, неп­ло­хой го­род, мож­но од­наж­ды и по­бы­вать. К при­ме­ру, я бы­вал в Диар­бе­ки­ре.

З о г р а б. Ес­ли на мгно­ве­ние до­пустить, что мы оба дейст­ви­тель­но со­вер­ши­ли преступ­ле­ние, и при­том в Констан­ти­но­по­ле, по­че­му бы не су­дить нас там же, в сто­ли­це?

П а ш а. Преступ­ле­ние остает­ся преступ­ле­нием не­за­ви­си­мо от то­го, в ка­ком из го­ро­дов Тур­ции оно со­вер­ше­но. (Блиста­тель­но за­вер­шает ло­ги­чес­кую це­поч­ку своей ре­чи.) Сле­до­ва­тель­но, лю­дей, со­вер­шив­ших его, мож­но су­дить в лю­бом го­ро­де стра­ны.

В а р д к е с. Зна­чит, с тем же ус­пе­хом и здесь, в Алеп­по?

П а ш а. Не иск­лю­че­но.

В а р д к е с (улы­бает­ся). Я по­ни­маю, па­ша, что в на­ши дни бо­лез­ни – де­ло обыч­ное, од­на­ко Зог­раб-эфен­ди стра­дает от сер­деч­ных бо­лей, а я – от рев­ма­тиз­ма. Прости­те, ко­неч­но, что мы за­ни­маем ва­ше дра­го­цен­ное вре­мя столь нич­тож­ны­ми под­роб­ностя­ми, но кли­мат Алеп­по ока­зал­ся бла­гот­вор­ным и смяг­чил на­ши не­ду­ги.

П а ш а. Вы не так ме­ня по­ня­ли. Я не ут­верж­даю, что с ва­ми посту­пи­ли спра­вед­ли­во. Я лишь объяс­няю вам об­щие прин­ци­пы.

В а р д к е с. Но ведь оче­вид­но, что на­ше пре­бы­ва­ние в Алеп­по ни­коим об­ра­зом не про­ти­во­ре­чит этим прин­ци­пам.

П а ш а. Я обе­щаю поз­во­нить в Констан­ти­но­поль и исп­ро­сить раз­ре­ше­ния оста­вить вас здесь. Прав­да, я представ­ляю воен­ную власть, а не граж­данс­кую, но все же сде­лаю все, что­бы вас оста­ви­ли здесь, в Алеп­по.

З о г р а б (с не­ко­то­рым вы­зо­вом). Мы ве­рим ва­ше­му сло­ву.

П а ш а (то­ном ве­ли­ко­душ­но­го сог­ла­сия). И посту­пае­те пра­виль­но.

З о г р а б. Прости­те, па­ша, мы не хо­те­ли злоу­пот­реб­лять ва­шей­ лю­без­ностью.

П а ш а. Мне ка­жет­ся, пос­ле дан­но­го обе­ща­ния я мо­гу го­во­рить отк­ры­то. Вам, ко­неч­но, из­вест­но, что ва­ши соо­те­чест­вен­ни­ки часто на­зы­вают ме­ня Ка­ра­пе­том Дже­ма­лом. Пос­ле рез­ни в Ки­ли­кии вы, ар­мя­не, да­ли сог­ла­сие на то, что­бы имен­но ме­ня наз­на­чи­ли на­мест­ни­ком в Ада­не. Но, ува­жае­мые де­пу­та­ты, «Ка­ра­пет Дже­мал» обя­зан ру­ко­водст­во­вать­ся бук­вой за­ко­на. Ска­жу боль­ше, да­бы пол­ностью убе­дить вас в моей иск­рен­ности. Нес­коль­ко дней на­зад ваш пат­риарх про­сил ме­ня по­ло­жить ко­нец де­пор­та­ции, на что я без утай­ки от­ве­тил, что пра­ви­тельст­во счи­тает ваш на­род своим вра­гом – на­рав­не с русс­ки­ми, анг­ли­ча­на­ми и фран­цу­за­ми. И по­се­му при­ня­ло бес­по­во­рот­ное ре­ше­ние очистить от ар­мян все за­ни­мае­мые ими тер­ри­то­рии. Но я про­тив пог­ро­мов… Де­пор­та­ция и рез­ня – ве­щи раз­ные. Я сто­рон­ник пер­во­на­чаль­но­го при­ка­за о вы­сыл­ке, но не скры­ваю своих опа­се­ний от­но­си­тель­но пло­хой ор­га­ни­за­ции ее осу­ществ­ле­ния.

В а р д к е с. А ес­ли ее дейст­ви­тель­но, как вы вы­ра­зи­лись, пло­хо ор­га­ни­зуют?

П а ш а. Знает ли кто-ли­бо вооб­ще, сколь­ко ту­рок­ бы­ло уби­то в Траб­зонс­кой, Ванс­кой, Бит­лисс­кой гу­бер­ниях? Бо­лее по­лу­то­ра мил­лио­нов… Ес­ли вы счи­тае­те ту­рок от­ветст­вен­ны­ми за ар­мян­ские пог­ро­мы, по­че­му за­бы­вае­те приз­вать к от­ветст­вен­ности и ар­мян за ту­рец­кую бой­ню? По­че­му в од­ном слу­чае вы ве­де­те счет жерт­вам, а в дру­гом – нет?

В а р д к е с. Се­год­ня триста ты­сяч ар­мян слу­жат в ту­рец­кой ар­мии. Кто же убил столь­ко ту­рок – жен­щи­ны и ста­ри­ки?

П а ш а. Я был уве­рен, что вы по­пы­тае­тесь оп­рав­дать­ся. На ва­шем месте я посту­пил бы точ­но так же. Но знае­те ли вы, в чем ко­рень зла? Это русс­кие про­ры­ли ров меж­ду на­ши­ми на­ро­да­ми и восста­но­ви­ли ар­мян про­тив ту­рок. Вот истин­ная при­чи­на всех на­ших бед. (За­тем мяг­ко.) Я поз­во­ню, не бес­по­кой­тесь.

З о г р а б. Па­ша, а вы уве­ре­ны в том, что исти­на из­вест­на лишь толь­ко вам од­ним?

П а ш а. Мы, тур­ки, лю­бим ар­мян боль­ше, не­же­ли бол­гар и гре­ков, ибо ар­мя­не, в от­ли­чие от этих двух на­ро­дов, храб­ры, пря­мо­душ­ны, на­деж­ны в друж­бе и бес­по­щад­ны во враж­де. Мне из­вест­но, что­ не­кий ар­мянс­кий сол­дат (я да­же имя его пом­ню – Ар­шак Ено­кян) спас в Са­ри­ка­мы­ше Эн­ве­ру жизнь. Эн­вер-па­ша по­вы­сил его в зва­нии. На месте па­ши я сде­лал бы его ге­не­ра­лом. (Смеет­ся.) Но каж­дый по-свое­му оце­ни­вает собст­вен­ную жизнь.

З о г р а б. А из­вест­но ли вам, па­ша, как Эн­вер вы­ра­зил свою бла­го­дар­ность? Сра­зу пос­ле это­го он вы­ре­зал двад­цать ты­сяч ар­мян в Ке­ме­ре­ке…

П а ш а. Вой­на, Зог­раб-бей, и есть вой­на. На вой­не не шут­ки шу­тят. Вме­ша­тельст­во Рос­сии поощ­ри­ло ар­мян по­пы­тать­ся взять верх над тур­ка­ми, и тур­ки, естест­вен­но, соч­ли их приг­ре­той на своей гру­ди змеей…

В а р д к е с (от­хо­дя от те­мы). Вы сооб­щи­те нам, ес­ли поз­во­ни­те в сто­ли­цу?

П а ш а (со снис­хо­ди­тель­ной улыб­кой). Ра­зу­меет­ся. Не бес­по­кой­тесь, все бу­дет хо­ро­шо.

В а р д к е с. На­ша единст­вен­ная на­деж­да – «Ка­ра­пет Дже­мал»…

П а ш а. Зог­раб-бей, за то­бою боль­шие дол­ги пе­ред на­шей об­щей ро­ди­ной.

З о г р а б. Лич­но вам, как воен­но-морс­ко­му ми­нист­ру, я ни­че­го не дол­жен. Быст­ро же вы за­бы­ли о том, что при об­суж­де­нии в пар­ла­мен­те го­су­дарст­вен­но­го бюд­же­та имен­но я за­ни­мал­ся воп­ро­сом ва­ше­го ми­нистерст­ва. Ведь это я высту­пал док­лад­чи­ком, не при­по­ми­нае­те? Нап­ря­ги­те па­мять, и вы, не­сом­нен­но, вспом­ни­те, что воен­но-морс­кие си­лы Тур­ции в те дни состав­ля­ли лишь нес­коль­ко воен­ных ко­раб­лей да па­ра-дру­гая бе­ре­го­вых ба­та­рей. Моя раз­вер­ну­тая прог­рам­ма по ре­конст­рук­ции ми­нистерст­ва и фло­та бы­ла еди­ног­лас­но одоб­ре­на медж­ли­сом. Во вся­ком слу­чае, се­год­ня у Тур­ции мощ­ный флот. Так что я вам ни­че­го не дол­жен, ско­рее – э­то вы мне долж­ны.

П а ш а. А знают ли ар­мя­не об этой твоей ро­ли? Из­вест­но ­ли им, что и ты при­ло­жил ру­ку к ук­реп­ле­нию на­ше­го фло­та?

З о г р а б. Воз­мож­но.

Па ш а. И они про­щают те­бе это?

З о г р а б. Ед­ва ли…

П а ш а. А то, что ты и твои кол­ле­ги – ар­мянс­кие де­пу­та­ты до­би­лись то­го, что­бы предста­ви­те­ли на­цио­наль­ных мень­шинств, в том чис­ле и ар­мя­не, нес­ли обя­за­тель­ную воен­ную служ­бу в ос­манс­кой ар­мии? А ведь за­кон зап­ре­щал это, и христиа­не платили налог за освобождение от воинс­кой по­вин­ности…

З о г р а б. Мы пошли на это, что­бы снис­кать до­ве­рие властей.

П а ш а. А кро­ме это­го? Го­во­ри-го­во­ри, что уж те­перь…

З о г р а б. Мы хо­те­ли, что­бы ар­мянс­кие юно­ши нау­чи­лись дер­жать в ру­ках ору­жие, что­бы в соста­ве ту­рец­кой ар­мии бы­ли ар­мянс­кие войс­ко­вые части, ко­то­рые в ро­ко­вую ми­ну­ту су­ме­ли бы прий­ти на по­мощь свое­му на­ро­ду.

П а ш а. Да кто вам поз­во­лил бы это! Или вы во­зом­ни­ли се­бя боль­ши­ми хит­ре­ца­ми, чем тур­ки?.. Мы не да­ли им в ру­ки ору­жие и ис­поль­зо­ва­ли их толь­ко в ка­чест­ве ра­бо­чей си­лы. И, как ты вы­ра­зил­ся, в ро­ко­вую ми­ну­ту лик­ви­ди­ро­ва­ли их в пер­вую оче­редь. Знают ли ар­мя­не обо всем этом и про­щают ли те­бя?

З о г р а б. Но я…

П а ш а. Про­щают?..

З о г р а б. Я сам се­бе простить не мо­гу, что дерз­нул состя­зать­ся с тур­ка­ми в хит­рости.

П а ш а. Зог­раб-бей, ка­жет­ся, это ты ска­зал Та­лаа­ту-па­ше, что од­наж­ды за все проис­хо­дя­щее его при­зо­вут к от­ве­ту, а на воп­рос па­ши, кто имен­но его при­зо­вет, ты от­ве­тил: я… Ве­ли­ко­леп­но, ве­ли­ко­леп­но…

З о г р а б. То же са­мое го­во­рю те­перь вам.

П а ш а. Твое при­сутст­вие сей­час пе­ре­до мной – следст­вие тог­даш­не­го твое­го от­ве­та. Не нау­чил­ся ус­ми­рять свой язык… Кста­ти, моя тай­ная служ­ба ин­фор­ми­ро­ва­ла, что ва­ши соо­те­чест­вен­ни­ки че­ты­реж­ды пред­ла­га­ли по­хи­тить вас. По­че­му вы от­ка­за­лись от по­бе­га?

З о г р а б (спо­кой­но). Где мой на­род, там и я.

П а ш а. Гром­кие сло­ва! Вы при­нес­ли бы боль­ше поль­зы свое­му на­ро­ду, ес­ли бы бе­жа­ли и про­дол­жа­ли свою борь­бу про­тив нас. Не по­ни­маю вас…

В а р д к е с. Зог­раб был бы не Зог­ра­бом, ес­ли бы бе­жал… Кто угод­но, да­же я, толь­ко не Зог­раб.

П а ш а. Будь по-ва­ше­му. Толь­ко не по­жа­лей­те в пос­лед­ний миг… Пос­лед­ний миг… У каж­до­го есть этот миг. И у ме­ня то­же… Я из­ве­щу вас, сооб­щу неп­ре­мен­но. Бла­го­да­рю за до­ве­рие и за то, что об­ра­ти­лись имен­но ко мне – Ка­ра­пе­ту Дже­ма­лу. (Зог­раб и Вардкес кла­няют­ся и уда­ляют­ся. Дже­мал-па­ша остает­ся один. Мрач­но.) На ва­шем месте я бы за­ду­мал­ся о собст­вен­ной жиз­ни… И я то­же…

 

Ресто­ран

А н д ­р а ­н и к и Д ж е ­м а л-м л а д ­ш и й

 

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И что, мой дед по­мог им?..

А н д р а н и к. Ко­неч­но нет! Нап­ро­тив, ус­ко­рил их де­пор­та­цию, что­бы из­ба­вить се­бя от го­лов­ной бо­ли и, глав­ное, что­бы из­бе­жать уко­ров со­вести.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. По­нят­но. В про­тив­ном слу­чае вы, ко­неч­но, не расс­ка­за­ли бы мне это­го.

А н д р а н и к. И что, простить ему?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Посту­пок его, как чле­на триум­ви­ра­та, впол­не объяс­ним, но… неп­рости­те­лен… А кто бы­ли те двое и что с ни­ми ста­ло?

А н д р а н и к. Вард­кес, из­вест­ный боль­ше как Хро­мой Вард­кес, был вид­ным пар­тий­ным дея­те­лем, даш­на­ком. А Зог­раб был круп­ным пи­са­те­лем, масте­ром но­вел­лы. Оба яв­ля­лись чле­на­ми пар­ла­мен­та. Зог­раб за­щи­щал ин­те­ре­сы не толь­ко ар­мян и дру­гих на­цио­наль­ных мень­шинств, но так­же и ту­рок. Его так дол­го би­ли кам­нем по го­ло­ве, по­ка он не умер. «Сдох» – как на­пи­сал в ту­рец­кой га­зе­те его убий­ца. Вы про­щае­те это?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не про­щаю. Удов­лет­во­ре­ны? Не про­щаю.

А н д р а н и к. А мое­му де­ду про­щае­те?..

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Я уже со­жа­лею о на­шей встре­че и сей­час же уй­ду (встает).

А н д р а н и к. Нет-нет, ку­да вы? Я еще не за­кон­чил. Я еще да­же не на­чи­нал…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. По­ла­гае­те, наш­ли удоб­ный объект, что­бы вып­лес­нуть на не­го всю свою желчь? Не ис­пы­ты­вай­те мое­го тер­пе­ния, не со­ве­тую.

А н д р а н и к. Нет-нет, вы долж­ны дос­лу­шать ме­ня. Вы… вы чест­ный че­ло­век, гос­по­дин Дже­мал, я дав­но это по­нял. Ина­че вы не прие­ха­ли бы в Ере­ван… Вы бы­ли близ­ки с Гран­том Дин­ком, а это что-ни­будь да зна­чит. Од­на­ко чест­ность од­но­го тур­ка еще боль­ше под­чер­ки­вает гре­хов­ность осталь­ных. Вы – не они! – бе­ре­те на се­бя всю от­ветст­вен­ность за со­деян­ное, но не тычь­те мне в гла­за своей чест­ностью, не раз­ма­хи­вай­те ею, как фла­гом!

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ве­ли­ко­леп­ная ло­ги­ка, просто ве­ли­ко­леп­ная…

А н д р а н и к. За­бы­ли своих пред­ков-ко­чев­ни­ков, что, сея смерть и раз­ру­ше­ния, сде­ла­лись хо­зяе­ва­ми ­чу­жих оте­честв? А один из древ­ней­ших и ци­ви­ли­зо­ван­ных на­ро­дов ми­ра стал уз­ни­ком на ­собст­вен­ной ро­ди­не.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Нес­мот­ря на не­дав­нюю ка­ра­бах­скую по­бе­ду, вой­ну вы в це­лом проиг­ра­ли, лишь спустя дол­гие ве­ка до­би­лись не­за­ви­си­мости… Я, ко­неч­но, не за­был те два с по­ло­ви­ной го­да на­ча­ла прош­ло­го ве­ка, не за­был и Сар­да­ра­па­та, нет, не за­был. Но в исто­рии вы, в ко­неч­ном сче­те, оста­лись как проиг­рав­шие. По­бе­ди­те­ля­ми, хо­тим мы то­го или нет, выш­ли мы. А по­бе­див­ших не спра­ши­вают, ка­ки­ми ­пу­тя­ми они до­би­лись по­бе­ды.

А н д р а н и к. Что вы соз­да­ли, что да­ли ми­ру, пе­рес­чи­тай­те по паль­цам, ткни­те мне в гла­за. Ну, На­зим Хик­мет, Ор­хан Па­мук, еще па­ра-дру­гая имен. И это за це­лое сто­ле­тие, слег­ка оте­сав­шись и под бо­ком у Ев­ро­пы. Вы не ара­бы и не пер­сы с их за­ме­ча­тель­ной куль­ту­рой… Мы не обезг­лав­ли­ваем то­по­ром спя­щих офи­це­ров и не ге­рои­зи­руем убийц, на­зы­вая но­во­рож­ден­ных их име­на­ми…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Но, ка­жет­ся, это сде­ла­ли не мы, а…

А н д р а н и к. Ка­кая раз­ни­ца, это же ва­ши млад­шие братья!

Д ж е м а л-м л а д ш и й. А са­ми-то вы что, бе­зуп­реч­ны?..

А н д р а н и к. Не­достат­ко­в у нас – сколь­ко угод­но, и да­же боль­ших. Но есть не­кие мо­раль­ные пре­де­лы, ко­то­рые мы ни­ког­да не пе­ресту­паем.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Хва­ли­те, хва­ли­те се­бя… И что даль­ше?..

А н д р а н и к. Ког­да на­ша ар­мия с кро­воп­ро­лит­ны­ми боя­ми вош­ла в Шау­мянс­кий ра­йон, один ар­мянс­кий крестья­нин с эк­ра­на те­ле­ви­зо­ра ска­зал: «На­ко­нец-то мы спа­се­ны, жал­ко нас…» И что, вы ду­мае­те, до­ба­вил сле­дом этот неисп­ра­ви­мый ар­мя­нин? «Азер­байд­жан­цев то­же жал­ко»… Это иск­лю­чи­тель­ные сло­ва, гос­по­дин Дже­мал, даю­щие пра­во гор­дить­ся тем, что ты – че­ло­век, ди­тя боль­шой че­ло­ве­чес­кой семьи.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Вы престу­пае­те все ка­но­ны госте­приимст­ва, вы уже не бе­се­дуе­те – ора­торст­вуе­те. Это не­боль­шое по­ме­ще­ние не место для ми­тин­га, и слу­шает ­вас все­го-нав­се­го один че­ло­век – стоит ли ра­ди не­го рвать го­ло­со­вые связ­ки?..

А н д р а н и к (все на той же вол­не). Вы умее­те лишь раз­ру­шать, и в этом вы, бе­зус­лов­но, ге­ниаль­ны. Прек­ло­няюсь пе­ред ва­шим ге­нием. Мир прек­ло­няет­ся пе­ред ва­ми, весь мир!

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ну раз так, слу­шай­те… А вы кто та­кие? На­род, ока­зав­ший­ся на обо­чи­не исто­рии. Из-за своей ма­лости вы на кар­те ми­ра да­же цве­том не по­ме­че­ны. Вас да­же в лу­пу не разг­ля­деть на ней. По­то­му-то и за­ри­тесь на чу­жие зем­ли.

А н д р а н и к. Стыд­но, гос­по­дин Дже­мал, вы же са­ми своим сло­вам не ве­ри­те. Стыд­но…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Пра­во на сто­ро­не силь­но­го, ува­жае­мый. Не­за­ви­си­мо от то­го, сог­ла­сен я с дан­ной фор­му­лой или нет. Это за­кон жиз­ни, рав­ный за­ко­нам Нью­то­на, Пас­ка­ля и дру­гих. Увы, ни вы, ни я не мо­жем ид­ти про­тив за­ко­нов при­ро­ды… У вас есть нефть? Ес­ли нет, то не по­ла­гай­тесь на нравст­вен­ность. Или вам неиз­вест­но, что­ мир по­ро­чен? Но дру­го­го ми­ра нет, не су­щест­вует.

А н д р а н и к. Я рад, очень рад, что вре­ме­на­ми вы об­на­жае­те свое истин­ное ли­цо. Вы не мо­же­те скры­вать его бес­ко­неч­но. Вы да­же не гну­шае­тесь лож­ных ар­гу­мен­тов.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. У вас бо­га­тое прош­лое и убо­гое настоя­щее, у нас убо­гое прош­лое и бо­га­тое настоя­щее – та­ко­ва прав­да. Что луч­ше, что пред­поч­ти­тель­нее?

А н д р а н и к. Что, мне пе­ре­чис­лить име­на? Не ста­ну, жаль вас, не устои­те под ве­сом этих имен. И не су­мее­те им про­ти­во­поста­вить свои – вы их просто не оты­ще­те.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не в име­нах де­ло, не при­ки­ды­вай­тесь проста­ком. Мил­лион ар­мян по­ки­ну­ли стра­ну за пос­лед­ние двад­цать лет, и ты­ся­чи из них, по злой иро­нии судь­бы, наш­ли приют в Тур­ции, да-да, имен­но в Тур­ции! За ка­кую толь­ко чер­но­вую ра­бо­ту не бе­рут­ся они ра­ди кус­ка хле­ба! И се­год­ня этот хлеб дают им тур­ки. Да-да, тур­ки! За­ла­ди­ли: ге­но­цид, пол­то­ра мил­лио­на жертв! Это ли не ге­но­цид? Что, и в этом тур­ки ви­но­ва­ты?

А н д р а н и к. Оставь­те свою ту­рец­кую де­ма­го­гию.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Где здесь де­ма­го­гия?

А н д р а н и к. Го­во­ри­те, мил­лион ар­мян по­ки­ну­ли Ар­ме­нию? Так слу­шай­те же. Доста­точ­но им ку­пить авиа­би­лет, что­бы вер­нуть­ся на ро­ди­ну – но от ята­га­на ни спа­се­ния нет, ни возв­ра­та… Ма­лень­кая, нич­тож­ная раз­ни­ца… (Пау­за.) Но в лю­бом слу­чае мне тя­же­ло слы­шать от вас прав­ду.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. А ду­мае­те, мне лег­ко выс­лу­ши­вать прав­ду о нас из ва­ших уст?

А н д р а н и к. Зна­чит, за­молк­нем оба, коль ско­ро нам тя­же­ло вы­но­сить прав­ду…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Нет, про­дол­жай­те, я вы­дер­жу. Ме­ня не так лег­ко уяз­вить…

А н д р а н и к. Что, хо­ти­те пос­ма­ко­вать прав­ду?..

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Есть та­кой фран­цузс­кий пи­са­тель Ро­же Мар­тен дю Гар… Знае­те, что он го­во­рит? «Жизнь бы­ла бы не­вы­но­си­ма, жи­ви мы од­ни­ми вос­по­ми­на­ния­ми».

А н д р а н и к. Так не пой­дет, гос­по­дин Дже­мал, не пой­дет.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Что не пой­дет?

А н д р а н и к. Вы слег­ка слу­ка­ви­ли, не за­кон­чив фра­зы: «Глав­ное, знать, что имен­но сле­дует за­быть».

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Воз­мож­но… Я не пом­ню…

А н д р а н и к. В фа­шистс­кой Гер­ма­нии был в хо­ду афо­ризм: исто­рия учит лишь од­но­му – за­бы­вать исто­рию. Пом­ни­те?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. До­пустим…

А н д р а н и к. Ког­да Гит­лер, при­зы­вая нем­цев унич­то­жать ев­реев, произ­нес свою ши­ро­коиз­вест­ную те­перь фра­зу: «Кто нын­че пом­нит об ар­мянс­ких пог­ро­мах?», – он, по су­ти де­ла, не­воль­но до­бил­ся пря­мо про­ти­во­по­лож­но­го. Вооб­ще, все «ве­ли­кие» па­ла­чи в исто­рии че­ло­ве­чест­ва – вплоть до Эн­ве­ра и Та­лаа­та…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И Дже­ма­ла…

Пау­за.

А н д р а н и к. …да, и Дже­ма­ла-па­ши, воз­ла­гав­шие на­деж­ду на ко­рот­кую людс­кую па­мять, са­ми же пи­та­ли ее этой своей пустой на­деж­дой. Па­мять – суть нравст­вен­ность, гос­по­дин Дже­мал. Не слы­ша­ли та­ко­го?.. Я часто раз­го­ва­ри­ваю со своей ба­буш­кой, ко­то­рую уби­ли твои пред­ки. Она крот­ко и мол­ча­ли­во воз­ни­кает пе­ре­до мной, ког­да я мыс­лен­но при­зы­ваю ее.

 

Ви­де­ние. Из глу­би­ны сце­ны мед­лен­но высту­пает мо­ло­дая женщи­на.

 

А н д р а н и к. Ба­буш­ка, ты мо­ло­же ме­ня… Про­шу, поста­рей… Ме­ня пу­гает твоя про­ти­воестест­вен­ная мо­ло­дость. На­день па­рик, сде­лай что-ни­будь, умо­ляю…

М о л о д а я ж е н щ и н а. Не луч­ше ли те­бе представ­лять ме­ня та­кой? Ведь ког­да ме­ня не ста­ло в этом прек­рас­ном, чу­дес­ном ми­ре, я бы­ла еще мо­ло­да. Раз­ве я ви­но­ва­та в этом? Нап­ро­тив, ра­дуй­ся, ведь двое мо­ло­дых луч­ше пой­мут друг дру­га.

А н д р а н и к. Но как мне на­зы­вать те­бя, ба­буш­ка?

М о л о д а я ж е н щ и н а. По име­ни – Ма­риам.

А н д р а н и к. Ты ни­ког­да не расс­ка­зы­ва­ла мне, Ма­риам, о том, как те­бя уби­ли…

М о л о д а я ж е н щ и н а. И не расс­ка­жу. За­чем тер­зать твою ду­шу? Ба­буш­ки бе­ре­гут своих вну­ков. Ты пой­мешь ме­ня, ког­да об­за­ве­дешь­ся собст­вен­ны­ми вну­ка­ми. У те­бя ведь их еще нет?.. Ска­жи своим де­тям, пусть же­нят­ся ско­рее, по­да­рят те­бе вну­ков, а мне… Ни­че­го, ес­ли я по­меч­таю о прав­ну­ках? Ба­буш­ка ста­но­вит­ся настоя­щей стар­шей ма­терью, ког­да у нее появ­ляют­ся прав­ну­ки… Как бы это луч­ше объяс­нить?.. Ста­но­вит­ся пол­но­прав­ной стар­шей ма­терью.

А н д р а н и к. Ни­че­го не по­де­лаешь, Ма­риам, они еще сов­сем юные, в го­ло­вах ве­тер гу­ляет, осо­бен­но у мое­го сы­на.

М о л о д а я ж е н щ и н а. Ты не зо­ви ме­ня так часто, для те­бя же го­во­рю… Ка­кой в этом толк?.. Не му­чай ме­ня…

А н д р а н и к. Но я хо­чу знать свою ро­дос­лов­ную. Кто бы­ли твои отец и мать, твои дед и ба­буш­ка? Я расту без кор­ней… Поэ­то­му ста­рюсь не взрос­лея…

М о л о д а я ж е н щ и н а. Зо­ви ме­ня ба­буш­кой, что­бы мне уй­ти со спо­кой­ной ду­шой… А твоя же­на? Как она? Я да­же име­ни ее не знаю. Вы ведь в люб­ви жи­ве­те, прав­да?.. Смот­рю на вас из­да­ле­ка, и серд­це на­пол­няет­ся ра­достью… Мы то­же с твоим де­дом жи­ли счаст­ли­во… Жаль, я уш­ла­…оста­ви­ла бед­но­го од­но­го…

А н д р а н и к. Но ты опять м­не ни­че­го не расс­ка­за­ла о своей жиз­ни, о моей род­не, о твоей ро­ди­не…

М о л о д а я ж е н щ и н а. Не пом­ню, сы­нок. Не тре­буй от ме­ня мно­го. Ведь и в том ми­ре я не ви­жусь с ни­ми… По­то­му что у нас нет мо­гил, мы разб­ро­са­ны по раз­ным местам… Нет, сы­нок, не рассп­ра­ши­вай. Дай мне уй­ти, уста­ла я…

А н д р а н и к. Иди, стар­шая мать… Иди, ба­буш­ка Ма­риам.

М о л о д а я ж е н щ и н а. Бла­го­да­рю те­бя, ди­тя, за то, что ты на­ко­нец наз­вал ме­ня так. Обе­щай всег­да ме­ня так на­зы­вать.

А н д р а н и к. Обе­щаю, ба­буш­ка, обе­щаю…

Ви­де­ние ис­че­зает. Ресто­ран.

 

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Смот­ри­те впе­ред, гос­по­дин Анд­ра­ник, впе­ред. Ина­че рис­куе­те од­наж­ды ока­зать­ся пос­лед­ни­ми в ря­ду на­ро­дов. Неу­же­ли вам се­бя не жаль – жить так, с комп­лек­сом жерт­вы?

А н д р а н и к. Знае­те, сколь­ко в ми­ре ар­мян разб­ро­са­но за пре­де­ла­ми Ар­ме­нии? Око­ло се­ми мил­лио­нов. Прав­да, часть их ас­си­ми­ли­ро­ва­лась с дру­ги­ми на­ро­да­ми, но боль­шинст­во, сжав зу­бы, из пос­лед­них сил ста­рают­ся сох­ра­нить свою иден­тич­ность. И вы это на­зы­вае­те комп­лек­сом жерт­вы? Ес­ли бы над ни­ми дов­лел этот комп­лекс, они дав­но раст­во­ри­лись бы в дру­гих на­ро­дах.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И раст­во­рят­ся од­наж­ды, не сом­не­вай­тесь.

А н д р а н и к. Но ведь соп­ро­тив­ляют­ся это­му! А Ере­ван, а восстав­шую из пра­ха Ар­ме­нию – кто воск­ре­сил? Неу­же­ли на­род с комп­лек­сом жерт­вы?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Дай­те мне фо­тог­ра­фию… Дай­те, дай­те… (Анд­ра­ник в за­ме­ша­тельст­ве достает из наг­руд­но­го кар­ма­на фо­тог­ра­фию де­да и про­тя­ги­вает Дже­ма­лу. Дже­мал присталь­но всмат­ри­вает­ся в нее. Нео­жи­дан­но мяг­ко.) Вы по­хо­жи на не­го…

А н д р а н и к. Го­во­рят…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. На­вер­ное, часто на­ве­щае­те мо­ги­лу де­да… На­до ду­мать, она ста­ла местом па­лом­ни­чест­ва для ва­ших соо­те­чест­вен­ни­ков. И па­мят­ник на­вер­ня­ка поста­ви­ли, боль­шой, мра­мор­ный…

А н д р а н и к. У мое­го де­да нет мо­ги­лы.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Как это нет?

А н д р а н и к. А вот так. Его расст­ре­ля­ли в трид­цать седь­мом…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. За что? На­цио­наль­ный ге­рой – и?.. Знае­те, ка­кой у Та­лаа­та-па­ши гро­мад­ный мав­зо­лей в Тур­ции?.. Вместо то­го что­бы при­чис­лить к ли­ку свя­тых, расст­ре­ля­ли?.. Но по­че­му? за что?..

А н д р а н и к. За убийст­во ва­ше­го де­да.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ну и де­ла…

А н д р а н и к. Брось­те фаль­ши­во удив­лять­ся! В ва­шей ин­то­на­ции скво­зит удов­лет­во­ре­ние.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не вы­ду­мы­вай­те. Опять все те же комп­лек­сы: я пло­хой, вы хо­ро­ший?

А н д р а н и к. К со­жа­ле­нию, вы не пло­хой, гос­по­дин Дже­мал, вов­се не пло­хой, к со­жа­ле­нию.

 

Сна­ру­жи до­но­сит­ся шум. Кто-то настой­чи­во сту­чит в дверь, пы­тает­ся да­же отк­рыть ее си­лой. Но Анд­ра­ник, вой­дя, пре­дус­мот­ри­тель­но

за­пер дверь из­нут­ри.

 

Д ж е м а л-м л а д ш и й. По­че­му вы поп­рек­ну­ли ме­ня на­шим ко­че­вым прош­лым? Раз­ве быть ко­чев­ни­ком по­зор­но? Пос­мот­ри­те на сов­ре­мен­ную Тур­цию. Се­ми­де­ся­ти­мил­лион­ная проц­ве­таю­щая, мо­гу­чая стра­на с мощ­ной ар­мией и кра­си­вы­ми го­ро­да­ми…

А н д р а н и к. Кто го­во­рит, что по­зор­но? Стыд­но дру­гое, гос­по­дин Дже­мал… А! Да­вай­те-ка оста­вим это «гос­по­дин»… Стыд­но прис­ваи­вать чу­жую куль­ту­ру. Лад­но, за­ха­па­ли чу­жие зем­ли, хо­тя и это вы­ше вся­ко­го ра­зу­ме­ния, но как вы оп­рав­дае­те прис­вое­ние чу­жой куль­ту­ры? Вот вы объя­ви­ли Ай­ва­зовс­ко­го тур­ком. Что это из­ме­нит?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Столь­ко все­го бы­ло «из­ме­не­но» в прош­лом, Анд­ра­ник, что сам черт но­гу сло­мит… Кста­ти, по­че­му вы ста­ли тюр­ко­ло­гом? Что­бы луч­ше уз­нать свое­го вра­га?

А н д р а н и к. Для это­го са­мо­го дня.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Но что вра­зу­ми­тель­но­го вы ска­за­ли до сих пор?.. Од­ни толь­ко эмо­цио­наль­ные вып­лес­ки, за ко­то­ры­ми мне слы­ша­лись ос­корб­ле­ния. Стои­ло ра­ди это­го учить­ся пять лет?

А н д р а н и к (уже слег­ка зах­ме­лев­ший, уда­ряет ру­кой по сто­лу). Ты прав, аб­со­лют­но прав! Но по­че­му, по­че­му ты дол­жен быть п­рав!.. К чер­ту, пе­рей­дем на «ты», на­ше «вы­канье» не дает как сле­дует раз­вер­нуть­ся в спо­ре.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Об­ра­щай­ся как те­бе удоб­ней.

А н д р а н и к. Знаешь, ка­кие чувст­ва сей­час во мне кло­ко­чут, сколь­ко го­ре­чи на ду­ше ско­пи­лось! Но я не смог вып­лес­нуть все, боль­шая часть оста­лась во мне… Пой­ми, боль так ве­ли­ка, что ни один ар­мя­нин не мо­жет го­во­рить о ней спо­кой­но…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ус­по­кой­ся… Я го­тов выс­лу­шать все. Выс­лу­шать и да­же стер­петь. Для че­го же я здесь?

А н д р а н и к. Не будь доб­рым, это ме­шает мне, ты спе­циаль­но так де­лаешь…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. А ты не под­да­вай­ся.

А н д р а н и к. Ар­мянс­кий крестья­нин, кро­ме го­су­дарст­вен­но­го на­ло­га, пла­тил своим со­се­дям-му­суль­ма­нам­ вы­куп за сох­ра­не­ние жиз­ни, так на­зы­ва­мый «ха­ри­фат».

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Даль­ше, даль­ше…

А н д р а н и к. Что «даль­ше»? По­че­му ты слу­шаешь ме­ня так спо­кой­но?.. А даль­ше то, что они вып­ла­чи­ва­ли этот уни­зи­тель­ный «на­лог», что­бы обес­пе­чить се­бе пра­во на жизнь сро­ком на год.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Даль­ше…

А н д р а н и к. Ес­ли ты еще раз произ­не­сешь это сло­во, я не ру­чаюсь за се­бя… Кро­ме это­го, с каж­до­го трех­ме­сяч­но­го ар­мян­ско­го под­дан­но­го мужс­ко­го по­ла взи­мал­ся воен­ный на­лог. Ну, ска­жи свое «даль­ше»… Ар­мянс­ких свя­щен­ни­ков на­сильст­вен­но об­ра­ща­ли в ис­лам, во­ди­ли по ули­цам с чал­мой на го­ло­ве, что­бы осталь­ные ар­мя­не убоя­лись и пос­ле­до­ва­ли их при­ме­ру. Растер­за­ли вид­но­го на­цио­наль­но­го дея­те­ля На­по­лео­на Бах­доя­на, по­ве­си­ли на пло­ща­ди Са­ман-Бу­лар в Ма­ла­тии… Знаешь, что кри­ча­ли па­ла­чи? «Мя­со На­по­лео­на-эфен­ди, усту­пим за де­сять па­ра». В Траб­зо­не вош­ли в мяс­ную лав­ку, за­ре­за­ли ар­мянс­ко­го ла­воч­ни­ка и его сы­но­вей, поот­ру­ба­ли им ру­ки-но­ги-го­ло­вы, раз­де­ла­ли на кус­ки и раз­ве­си­ли вместо мя­са. «Че­го по­же­лае­те: но­гу, ру­ку, го­ло­ву?.. По­ку­пай­те. За­де­ше­во да­дим»… (За­ды­хает­ся.) Для че­го ты прие­хал в Ере­ван? Для че­го?!

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Уже не знаю…

А н д р а н и к. Ва­ша ве­ра зап­ре­щает му­чить жи­вот­ных, а уби­вать их – тем бо­лее. И это прек­рас­но. Од­на­ко же уби­вать че­ло­ве­ка поз­во­ли­тель­но. Сул­тан Мех­мед Вто­рой в 1478 го­ду из­дал са­мый чу­до­вищ­ный в исто­рии указ: «Тот из моих сы­но­вей, кто взой­дет на престол, имеет пра­во уби­вать своих братьев, да­бы в стра­не был по­ря­док». В XVI и XVII ве­ках на ос­но­ва­нии это­го ука­за шесть­де­сят нас­лед­ни­ков ос­манс­кой ди­настии бы­ли за­ре­за­ны, часть из них – еще в ко­лы­бе­ли. На что же бы­ло упо­вать ар­мя­нам? Они не бы­ли ни ка­на­рей­кой, ни со­ба­кой, ни кош­кой. Они бы­ли все­го лишь людь­ми, да и то – гяу­ра­ми…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Что ты хо­чешь от ме­ня?..

А н д р а н и к. От те­бя?.. Ни­че­го… Мо­жет, пос­ле это­го и ты ста­нешь ут­верж­дать, что это ар­мя­не ист­ре­би­ли ту­рок, а не тур­ки ар­мян, то есть мень­шинст­во ист­ре­би­ло боль­шинст­во?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Нет, я нем­но­го зна­ком с ариф­ме­ти­кой. Но по­че­му ты за­бы­ваешь, что пос­ле убийст­ва Дин­ка ты­ся­чи ту­рок в Стам­бу­ле выш­ли на пло­щадь Так­сим с пла­ка­та­ми: «Мы все Дин­ки, мы все ар­мя­не»? Это ведь че­го-то стоит, не так ли?

А н д р а н и к. Не за­бы­вай, од­на­ко, что ва­ше пра­ви­тельст­во на той же са­мой пло­ща­ди ор­га­ни­зо­ва­ло сто­ты­сяч­ный ми­тинг про­теста, и знаешь, под ка­ким ло­зун­гом? «Вы все ар­мя­не, вы все по­дон­ки». Что на это-то ска­жешь?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не слы­шал. Не в кур­се.

А н д р а н и к. Как это? Я, жи­вя в Ере­ва­не, знаю, а ты, жи­тель Стам­бу­ла, не в кур­се?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Го­во­рю же, не знаю.

А н д р а н и к. Осто­рож­но, Дже­мал, ты усту­паешь мне од­но оч­ко в нравст­вен­ности. Просто так, без­воз­мезд­но. За­чем те­бе мое пре­вос­ходст­во?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Что те­бе от ме­ня нуж­но?

А н д р а н и к. Ни­че­го. Все­го лишь прав­да. Не для то­го, что­бы уб­ла­жить ме­ня, а для се­бя са­мо­го. Мо­жет, ты и то­го не знаешь, что убий­ца Гран­та Дин­ка зая­вил, что сле­дую­щей жерт­вой ста­нет, ни мно­го ни ма­ло, ту­рец­кий пи­са­тель и но­бе­левс­кий лау­реат Ор­хан Па­мук? Толь­ко за то, что приз­нал факт ар­мянс­ко­го ге­но­ци­да.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. На­вер­ное, ме­ня в то вре­мя не бы­ло в Стам­бу­ле…

А н д р а н и к. А знаешь, я нап­рас­но сер­жусь на то, что ты все от­ри­цаешь. На­вер­ное, нао­бо­рот, я дол­жен быть да­же до­во­лен. Не­по­хо­жий на ти­пич­но­го тур­ка, ты выз­вал у ме­ня сим­па­тию, и это сби­ло ме­ня с тол­ку. Но те­перь я спо­коен. Те­перь я знаю, с кем имею де­ло.

Д ж е м а л-м л а д ш и й (кри­чит). Я знаю, знаю, что на пло­ща­ди Так­сим состоял­ся мно­го­ты­сяч­ный ми­тинг! Знаю, под ка­ким ло­зун­гом он про­хо­дил! Знаю, что пос­ле убийст­ва Гран­та Дин­ка пла­ни­ро­ва­лось по­ку­ше­ние на Ор­ха­на Па­му­ка!.. Ну что, ты до­во­лен? Я сво­бо­ден, мо­гу ид­ти? Или у те­бя еще есть воп­ро­сы?

А н д р а н и к. Сей­час ты одер­жал ма­лень­кую по­бе­ду. Нет боль­шей по­бе­ды, чем по­бе­да над са­мим со­бой. Не над кем-то – над со­бой. Возв­ра­щаю балл, ко­то­рый ты мне усту­пил.

Д ж е м а л-м л а д ш и й (вновь аг­рес­сив­но). Знаешь, в чем ваш глав­ный не­доста­ток? Вы ни­как не мо­же­те сми­рить­ся с кар­той ми­ра, без кон­ца се­туе­те на то, что ны­неш­няя Ар­ме­ния состав­ляет все­го лишь од­ну де­ся­тую с­воих исто­ри­чес­ких тер­ри­то­рий. Не по­ра ли вам по­нять, что в исто­рии пос­лед­нее сло­во остает­ся за геог­ра­фией? Как толь­ко пой­ме­те, пе­реста­не­те тре­пы­хать­ся… И еще: мне не нра­вит­ся, ког­да ме­ня хва­лят. Не представ­ляешь, как не нра­вит­ся. (Вдруг с бес­по­койст­вом.) Кто-то есть там, за ок­ном…

 

И прав­да, в ок­не ви­ден кто-то с ка­ме­рой.

 

А н д р а н и к. Не суе­тись, это те­ле­ре­пор­тер. Мо­ло­дец па­рень, ра­бо­тает как заг­ра­нич­ный про­фи! Вска­раб­кал­ся на вто­рой этаж и сни­мает этот исто­ри­чес­кий мо­мент. (Дже­мал встает из-за сто­ла, стре­ми­тель­но под­хо­дит к ок­ну и за­дер­ги­вает што­ру.) За­чем, че­го ты ис­пу­гал­ся?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не хо­чу, что­бы нас по­том по­ка­зы­ва­ли. Не смот­ри так… Не хо­чу, что­бы этот кадр по­пал на на­ши те­леэк­ра­ны… Да-да! Осте­ре­гаюсь, до­во­лен?..

А н д р а н и к. Ты нап­рас­но прие­хал, Дже­мал. Уез­жай до­мой. Фо­тог­ра­фи­руй­ся с семьей… ­Ка­кие бы­ли спо­кой­ные, кра­си­вые ли­ца!.. А ме­ня оставь с моей болью…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Вид­но, ты ус­мот­рел та­ки у ме­ня горб, клы­ки и на­ли­тые кровью гла­за…

А н д р а н и к. Нет, увы… Я хо­тел, что­бы ты был та­ким… Тог­да я бы пос­ле­до­вал при­ме­ру свое­го де­да…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Вон нож на сто­ле, пусти его в ход…

А н д р а н и к. Мне не до шу­ток. Луч­ше по­мол­чим нем­но­го…

 

Пау­за.

 

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Что еще ты знаешь про мое­го де­да? Го­во­ри. Да­же ес­ли мне бу­дет неп­рият­но это слы­шать.

А н д р а н и к. А что, ты сам не знаешь, что он при­ни­мал не­пос­редст­вен­ное участие в мас­со­вой де­пор­та­ции и рез­не ар­мян в За­пад­ной Ар­ме­нии и Ки­ли­кии, что он уто­пил в кро­ви ар­мянс­кую обо­ро­ну Ур­фы? Ма­ло это­го?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Про­дол­жай.

А н д р а н и к. Ме­ня же не бы­ло ря­дом с ним… Но нес­мот­ря на это, я знаю его дос­ко­наль­но – дол­го изу­чал его жизнь.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Расс­ка­зы­вай же, не отв­ле­кай­ся.

 

Дже­мал-па­ша си­дит за пись­мен­ным сто­лом, пи­шет пись­мо. В своей неиз­мен­ной ка­ра­ку­ле­вой па­па­хе. На сте­не ви­сит его боль­шой порт­рет.

Ря­дом с па­шой пустая де­ре­вян­ная ра­ма. Анд­ра­ник и Дже­мал-млад­ший «наб­лю­дают» за проис­хо­дя­щим.

 

П а ш а. Стам­бул. Ми­нист­ру внут­рен­них дел Мех­ме­ду Та­лаа­ту. До­ро­гой Та­лаат-па­ша, на­ко­нец-то мы по­да­ви­ли ар­мянс­кие вол­не­ния в Ур­фе. Дру­гим бы я не ска­зал, ибо у этих «дру­гих», как те­бе из­вест­но, неж­ные серд­ца и им пре­тят гру­бые вы­ра­же­ния. Те­бе же мо­гу сооб­щить, что уто­пил это восста­ние в кро­ви… А раз­ве на­шим серд­цам чуж­ды неж­ные чувст­ва? Но мы все­це­ло при­над­ле­жим на­шей обо­жае­мой ро­ди­не, для ко­то­рой го­то­вы на все, пусть да­же впос­ледст­вии нас осу­дят за мно­гое.

 

Из глу­би­ны сце­ны воз­ни­кает мо­ло­дая ба­буш­ка Ма­риам, ста­но­вит­ся за спи­ной па­ши.

 

М а р и а м. Что ты пи­шешь, па­ша?

П а ш а. Кто ты, что те­бе на­до? Ка­кое те­бе де­ло, что я пи­шу? Как ты ми­но­ва­ла ох­ра­ну?

М а р и а м. Я же­на то­го, кто те­бя убил.

П а ш а. Что за чушь ты не­сешь! Я по­ка еще жив…

М а р и а м. Те­бе это толь­ко ка­жет­ся, па­ша. На са­мом де­ле в эту ми­ну­ту в Ере­ва­не два че­ло­ве­ка вспо­ми­нают те­бя, о те­бе го­во­рят.

П а ш а. И что они го­во­рят?..

М а р и а м. Что ты зас­лу­жил свою казнь. Один из них уве­рен в этом, дру­гой – то­же, но ви­ду не по­дает.

П а ш а. Дай мне до­пи­сать пись­мо. Знаешь, ко­му оно ад­ре­со­ва­но? Ва­ше­му стра­ху и ужа­су и мое­му бли­жай­ше­му дру­гу Та­ла­ату-па­ше.

М а р и а м. Его год на­зад по­ка­ра­ла ру­ка ю­но­ши по име­ни Со­го­мон Тей­ле­рян.

П а ш а. Что ты не­сешь?

М а р и а м. Стань на ко­ле­ни, мо­ли свое­го Ал­ла­ха о про­ще­нии твоих гре­хов.

П а ш а. Знаешь ли ты, сколь­ко лю­дей в ми­ре долж­ны прек­ло­нить ко­ле­ни преж­де ме­ня? Нес­мет­ное мно­жест­во. На­чи­ная с древ­них вре­мен… Я нич­то по срав­не­нию с ни­ми. Ал­лах да­же не за­ме­тит ме­ня. Кто я та­кой? Ря­до­вой убий­ца. И в этом мое глав­ное преи­му­щест­во.

М а р и а м. Ес­ли ты по­ща­дишь ки­ли­кийс­ких ар­мян, обе­щаю, что не дам му­жу каз­нить те­бя. Пре­дуп­ре­жу те­бя. Да­же ес­ли муж ре­шит, что я его пре­да­ла.

П а ш а. Неуж­то эти постыд­ные мыс­ли рож­дают­ся в моем под­соз­на­нии? Сом­не­ния, не­достой­ные мла­до­тур­ка… Не сму­щай мое­го ра­зу­ма, нес­част­ная, ис­чез­ни с глаз!..

М а р и а м. Я бу­ду си­деть под твоей дверью до тех пор, по­ка пу­ля мое­го му­жа не сра­зит те­бя.

П а ш а. Кто те­бе поз­во­лит это?

М а р и а м. Ты… ты сам и поз­во­лишь… По­то­му что все убий­цы жи­вут в веч­ном стра­хе. От­ны­не ты поб­ра­тал­ся со своим стра­хом… А дли­тель­ный, постоян­ный страх – он ведь та­кой лип­кий, про­ни­кает во все по­ры, вы­зы­вает бо­лез­нен­ную дрожь. Вот что ждет те­бя завт­ра… Да по­че­му завт­ра? Уже се­год­ня, уже сей­час…

П а ш а. От­ку­да те­бе это из­вест­но? Как ты до­га­да­лась об этом, со­ба­ка?.. Что ты ле­зешь мне в ду­шу? Ту­да да­же мне вхо­да нет… Сгинь!.. Ис­чез­ни!.. И ска­жи од­но­му из тех двоих в Ере­ва­не, мое­му вну­ку, что ра­ди моей стра­ны я го­тов жить в веч­ном ужа­се, как ты го­во­ришь – поб­ра­тать­ся со стра­хом. Без это­го ро­ди­ны не пост­роишь… И пусть мой внук знает, что я соз­на­тель­но жерт­вую ­со­бой. Раз­ве я не знаю, как это прек­рас­но – про­жить жизнь с чисты­ми ру­ка­ми… Но ведь кто-то же дол­жен ис­пач­кать се­бе ру­ки, что­бы у дру­гих они оста­ва­лись­ чисты­ми… Сту­пай са­дись у две­ри и жди. А я до­пи­шу свое пись­мо.

М а р и а м. Ты не спра­ши­вал се­бя, по­че­му те­бя уби­ли имен­но хо­торд­жур­цы*?

П а ш а. Кто ж не хо­тел бы убить Дже­ма­ла-па­шу! Дже­мал один-единст­вен­ный в своем ро­де. Он всег­да и вез­де дол­жен быть пер­вым, да­же в не­на­висти. По­то­му что чем боль­ше вы не­на­ви­ди­те ме­ня, тем боль­ше я вы­растаю в собст­вен­ных гла­зах: зна­чит, я слав­но пос­лу­жил своей стра­не.

М а р и а м. А те­перь пос­лу­шай и поста­рай­ся предста­вить сте­пень моей не­на­висти. Это бы­ло не­да­ле­ко от Ур­фы, в пусты­не Рак­ка. От чу­до­вищ­но­го зноя и жаж­ды мут­нел рас­су­док у хо­тор­джурс­ких жен­щин, ко­то­рых гна­ли в глубь пусты­ни. Я то­же бы­ла в том ка­ра­ва­не… На спа­се­ние на­деж­ды уже не оста­ва­лось. Единст­вен­ная на­деж­да бы­ла на смерть, ко­то­рая тем доль­ше не насту­па­ла, чем боль­ше мы ее при­зы­ва­ли. Раст­рес­кав­ши­ми­ся гу­ба­ми мы шеп­та­ли мо­лит­вы, умо­ляя Гос­по­да о смер­ти. (С ус­меш­кой.) И на­ко­нец она бы­ла нам нис­пос­ла­на… Од­наж­ды в кро­ва­вых лу­чах за­ка­та, ок­ру­жен­ный ох­ра­ной, по­ка­зал­ся ог­нен­ный всад­ник. Это был ты вер­хом на бе­лос­неж­ном арабс­ком ска­ку­не, поз­вя­ки­вая се­реб­рян­ы­ми стре­ме­на­ми. Са­мая ста­рая из жен­щин, ма­туш­ка Ага­пи, сняв пла­ток с го­ло­вы и рас­пустив по заост­рив­шим­ся ску­лам се­дые во­ло­сы, на ко­ле­нях под­полз­ла к те­бе. «Па­ша, – мол­ви­ла она, – при­па­даем к но­гам твоим и мо­лим о ми­ло­сер­дии, поз­воль нам вер­нуть­ся в на­ши до­ма… Мы все­го лишь жен­щи­ны – вы­во­ро­тись мы наиз­нан­ку, не су­меем вам нав­ре­дить… Сми­луй­ся над на­ми, во имя Ал­ла­ха…» – «Ста­рая ведь­ма! – по­лос­нул ты хлыстом по ли­цу жен­щи­ну, что бы­ла ро­вес­ни­цей твоей ма­те­ри.-Ду­маешь, я не знаю, что ва­ши мужья сра­жают­ся в ар­мии Анд­ра­ни­ка?.. Хо­ти­те остать­ся в жи­вых, вер­нуть­ся в свои до­ма, что­бы нап­ло­дить ар­мянс­ких уб­люд­ков?.. Змея и есть змея – что сам­ка, что са­мец». По­том ты об­ра­тил­ся к сол­да­там, ука­зы­вая в сто­ро­ну Дер Зо­ра*: «Го­ни­те всех ту­да, го­ни­те!..» Но что бы­ло тем ут­руж­дать се­бя! Как толь­ко ты ус­ка­кал, нас, без­за­щит­ных жен­щин, уби­ли на месте – ко­го за­ре­за­ли, ко­го рас­пя­ли, ко­го на кол по­са­ди­ли. Всех, всех…

П а ш а. Уби­рай­ся, жен­щи­на! Чуть бы­ло не раст­ро­га­ла ме­ня.

М а р и а м. Те­бя? Не сме­ши.

П а ш а. Глу­пая жен­щи­на, ты на­пом­ни­ла мне о моем арабс­ком ска­ку­не с льви­ной гри­вой и го­ря­щи­ми гла­за­ми. Тер­петь не мог уз­ды. Ни­ко­му, кро­ме ме­ня, не поз­во­лял­ се­бя осед­лать… Что за дни это бы­ли, что за дни!.. Уби­рай­ся, жен­щи­на, по­ка не позд­но, по­ка я смяг­чил­ся, вспо­ми­ная мое­го ко­ня… Сгинь!.. (Ма­риам ис­че­зает, а па­ша про­дол­жает на­ча­тое пись­мо.) Это судь­ба всех, кто на­хо­дит­ся у власти: жизнь по­ло­жить, из ко­жи вон вы­лез­ти, от­ка­зать­ся от всех зем­ных нас­лаж­де­ний – и удостоить­ся осуж­де­ния: дес­кать, у те­бя ру­ки в кро­ви. Пусть! (От­ры­вает­ся от пись­ма, встает и ста­но­вит­ся в центр де­ре­вян­ной пустой ра­мы. Вре­ме­на­ми пе­ред­ви­гает ее, сам оста­ваясь в ней. Иног­да вы­хо­дит из ка­би­не­та, пер­есе­кает по­рог от­дель­но­го ресто­ран­но­го ка­би­не­та. Все это проис­хо­дит без те­ни ко­миз­ма. Об­ра­щает­ся к за­лу.) Ни­че­го, что на­ши ру­ки в кро­ви, лишь бы очистить ро­ди­ну от сквер­ны. Хва­тит тер­петь ино­вер­цев, что си­дят на на­шей шее, обо­га­щают­ся за наш счет! Вы толь­ко на их дер­зость пос­мот­ри­те – теат­ры отк­ры­вают, за­ра­жая своим при­ме­ром наш на­род, кни­го­пе­ча­та­нием за­ни­мают­ся, вся­чес­ки да­вая нам по­нять, ка­кие они прог­рес­сив­ные ря­дом с на­ми, отста­лы­ми. Свои­ми ус­пе­ха­ми уни­жают, ос­корб­ляют ту­рок, по­рож­дают в нас комп­лекс вто­ро­сорт­ности. Не об­ра­щать вни­ма­ния? Но как, по­че­му?! Ты хоть раз в жиз­ни бы­вал в теат­ре, брал ког­да-ни­будь в ру­ки кни­гу, кро­ме на­ше­го свя­щен­но­го Ко­ра­на? Жизнь наш учеб­ник, жесто­кая, горь­кая жизнь. Ес­ли хо­чешь слу­жить оте­чест­ву, ты дол­жен за­быть се­бя, что­бы вдруг не по­чувст­во­вать уг­ры­зе­ний со­вести. Я знаю, ка­кая опас­ность таит­ся в этом. Уз­нал еще в мо­ло­дости, ког­да в пер­вый и пос­лед­ний раз за­ре­зал ку­ри­цу. Я ис­пы­тал отв­ра­ще­ние к убийст­ву, к кро­ви, к су­до­ро­гам аго­ни­зи­рую­ще­го те­ла. (Пе­ресту­пает по­рог ресто­ра­на, вы­хо­дит из-за ра­мы, са­дит­ся за стол ря­дом с Анд­ра­ни­ком и Дже­ма­лом-млад­шим. На­ли­вает коньяк в бо­кал вну­ка и вы­пи­вает.) Мы очистим Тур­цию от не­вер­ных. Что с то­го, что ар­мя­не бы­ли пре­да­ны нам!

Д ж е м а л-м л а д ш и й (нео­жи­дан­но). Дед… Что ты со мной де­лаешь, дед? Как мне дер­жать за те­бя от­вет?..

П а ш а. Что?.. Что за го­лос мне пос­лы­шал­ся?.. Или по­чу­ди­лось?.. (Возв­ра­щает­ся к се­бе в ка­би­нет, сно­ва ока­зы­вает­ся в цент­ре пустой ра­мы.) Я от­ве­чу те­бе: ар­мя­не об­наг­ле­ли, ста­ли тре­бо­вать ре­форм, а там, гля­дишь, ра­зо­хо­тив­шись, пот­ре­бо­ва­ли бы и са­моуп­рав­ле­ния… Как по-твое­му, Та­лаат, что ска­жешь? От­зо­вись…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Дед, что ж ты де­лаешь со мной?.. Как мне от­ве­чать те­перь?.. (Дол­гая пау­за. Анд­ра­ни­ку.) Ты так ни­че­го и не расс­ка­зал – все­го лишь па­ру слов.

А н д р а н и к. Не вы­ду­мы­вать же мне! От­ку­да мне знать, что имен­но Дже­мал-па­ша пи­сал Та­лаа­ту. И пи­сал ли вооб­ще?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ты, как внук свое­го де­да, обя­зан знать боль­ше.

А н д р а н и к. Обя­зан? А ты сам не обя­зан?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Раз­ве не яс­но? Ты ви­нов­ная сто­ро­на, те­бе и сле­дует знать по­боль­ше фак­тов, что­бы оп­рав­дать­ся.

А н д р а н и к. Ну что ж, расс­ка­жу об Ур­фе (улы­бает­ся), что­бы оп­рав­дать­ся…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Расс­ка­зы­вай… Про­шу, под­роб­но…

П а ш а (про­дол­жает пись­мо-мо­но­лог, но уже без ра­мы). Знаешь, кто был пред­во­ди­те­лем восста­ния? Го­лу­бог­ла­зый юнец со стран­ным име­нем Мкртыч Ётнех­бай­рян. Вот бы нам та­ких юн­цов! Этот маль­чиш­ка – ты не по­ве­ришь, я знаю до­под­лин­но – про­ник в гости­нич­ный но­мер в Ур­фе, где со­дер­жа­лись аресто­ван­ные Зог­раб и Вард­кес, че­рез… ды­мо­ход. Но­мер тща­тель­но ох­ра­нял­ся. Пред­ло­жил со­вер­шить по­бег че­рез тот же ды­мо­ход. Сла­ва Ал­ла­ху, эти глуп­цы от­ка­за­лись – один из них был сер­деч­ник, дру­гой, как те­бе из­вест­но, хро­мой. И знаешь, что в ярости сде­лал этот соп­ляк, ког­да уз­нал, что тех за­тем под кон­воем выс­ла­ли из Ур­фы? Вместе со свои­ми друж­ка­ми пе­ре­ре­зал все го­родс­кие те­лег­раф­ные про­во­да, спа­лил те­лег­раф­ные стол­бы, унич­то­жил те­ле­фон­ную связь, пе­рек­рыл во­ду, посту­павшую в го­род. И в ту ночь пов­сю­ду остав­лял свои «ви­зит­ные кар­точ­ки»: «Не ищи­те ме­ня нап­рас­но, не­го­дяи! Ос­во­бо­ди­те не­вин­ных из тюрь­мы! Я здесь, я пов­сю­ду – бу­дем зна­ко­мы!»… А в один из ве­че­ров, на­ка­ну­не дня рож­де­ния од­но­го из этих не­вер­ных, уго­див в за­пад­ню, он, ок­ру­жен­ный на­ши­ми сол­да­та­ми, вы­пустил пос­лед­нюю пу­лю се­бе в ви­сок со сло­ва­ми: «Бу­дем зна­ко­мы»… Что и го­во­рить, ар­мя­не сра­жа­лись ге­рои­чес­ки, да­же де­вуш­ки – го­во­рю это, что­бы под­черк­нуть зна­чи­мость на­шей по­бе­ды… Мои пок­ло­ны Ай­рие-ха­нум, твоей бла­го­род­ной суп­ру­ге. До встре­чи. Веч­но твой, Дже­мал-па­ша. (За­пе­ча­ты­вает пись­мо в кон­верт. Дол­го смот­рит в зал.)

 

Ресто­ран.

Д ж е ­м а л-м л а д ­ш и й и А н д ­р а ­н и к

 

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Сог­ла­сись, од­на­ко, что в этой трои­це дед мой был са­мый не­вин­ный. Мо­гу, ес­ли хо­чешь, взять в ка­выч­ки сло­во «не­вин­ный».

А н д р а н и к. И пра­виль­но сде­лаешь. Заод­но и собст­вен­ную чест­ность возь­ми в ка­выч­ки, ес­ли ты при­был к на­м ис­ку­пить де­до­вы гре­хи.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ничьих гре­хов я не со­би­раюсь ис­ку­пать. Жаль, что ты так рас­це­ни­ваешь мой шаг. Ты так и не по­нял ме­ня.

А н д р а н и к. Ес­ли бы не по­нял, вов­се бы с то­бой не го­во­рил.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Что, мне поб­ла­го­да­рить те­бя за это?

А н д р а н и к. В из­вест­ном смыс­ле – да.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Ве­ли­ко­леп­но, слов нет!

А н д р а н и к. Те­бя наз­ва­ли Дже­ма­лом в честь де­да?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Да. Пло­хое имя?

А н д р а н и к. Нет, по­че­му.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. А те­бя по­че­му наз­ва­ли Анд­ра­ни­ком? В честь ва­ше­го ге­не­ра­ла?

А н д р а н и к. Воз­мож­но. Я не спра­ши­вал… А что, пло­хое имя?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Смот­ря для ко­го. Нап­ри­мер, для ту­рок, ко­то­рых унич­то­жил ваш пол­ко­во­дец, ху­же не бы­вает.

А н д р а н и к. По­во­дов у нас для ссо­ры, как ты уже мог убе­дить­ся, и без то­го бо­лее чем доста­точ­но. Бо­га ра­ди, не соз­да­вай но­во­го.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Нет-нет, мне это то­же ни к че­му. Да­вай еще нем­но­го по­мол­чим. (Мол­чат. Под­ни­мают бо­ка­лы и, не чо­каясь, пьют.) Те­перь пос­лу­шай ме­ня… Ес­ли я поп­ро­шу у те­бя про­ще­ния, это что-то из­ме­нит? Боль твоя утих­нет?

А н д р а н и к. Нао­бо­рот, уси­лит­ся… Я хо­чу, чтоб ты спо­рил со мной, вы­ру­гал ме­ня, под­рал­ся – мо­жет, тог­да поу­тих­нет боль моя…

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И не ду­май! Я не достав­лю те­бе та­ко­го удо­вольст­вия! Из­ви­нюсь, что­бы стра­да­ние твое ум­но­жи­лось.

А н д р а н и к. Я не по­ни­маю те­бя, Дже­мал. Что ты за че­ло­век та­кой? При­шел поиз­де­вать­ся на­до мной?.. Для че­го ты при­ехал? За­чем?! Я жил се­бе спо­кой­но… По­че­му ты раст­рав­ляешь мои ра­ны?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Я то­же жил спо­кой­но… Од­на­ко… по­чувст­во­вал, что в моем по­кое есть что-то фаль­ши­вое… Мно­го воп­ро­сов, че­рес­чур мно­го… И мне за­хо­те­лось встре­тить­ся с то­бой…

А н д р а н и к. Ну и как, по­ми­ри­лись вну­ки?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. А ты как счи­таешь?

А н д р а н и к. Нет, ты как счи­таешь?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Не по­ми­ри­лись, нет. Просто по­го­во­ри­ли.

А н д р а н и к. Мо­жет быть, это то­же важ­но – просто по­го­во­рить?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. Я ду­маю – да. Ты здесь спо­кой­но бу­дешь жить се­бе даль­ше, а я вер­нусь до­мой с клей­мом пре­да­те­ля на лбу. Не за­бы­вай об этом и будь тер­пим, ко­гда я нет-нет­ да и про­ти­во­ре­чу те­бе, вы­во­жу из се­бя, за­щи­щаю свой на­род и свою стра­ну. Я всем своим су­щест­вом не прием­лю вы­ра­же­ния «пер­ви­чен че­ло­век, на­цио­наль­ность вто­рич­на». Я ту­рок до моз­га костей, иног­да ты за­бы­ваешь об этом и на­чи­наешь ви­деть во мне просто че­ло­ве­ка. Ты то­же для ме­ня в пер­вую оче­редь ар­мя­нин. Ар­мя­нин, ко­то­рый свои­ми тер­ро­ристи­чес­ки­ми ак­та­ми у ме­ня на ро­ди­не и за ее пре­де­ла­ми стал би­чом не­вин­ных лю­дей, не имею­щих ни­ка­ко­го от­но­ше­ния к со­бы­тиям пят­над­ца­то­го го­да.

А н д р а н и к. Раз­ве труд­но по­нять, по­че­му ар­мя­не сно­ва ста­ли при­бе­гать к так на­зы­вае­мо­му тер­ро­ру? По­то­му что мир остает­ся глух к на­шей бо­ли. Ко­рысть, вы­го­да ос­ле­пи­ла всех. Спра­вед­ли­вость – пустой звук.

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И вы хо­ти­те ка­ки­ми-то жал­ки­ми выст­ре­ла­ми по­бе­дить эту глу­хо­ту? Вы очень наив­ны. Хва­тит жить ро­ман­ти­чес­ки­ми представ­ле­ния­ми! (Под­ни­мает­ся с места.) Пош­ли…

А н д р а н и к. Ку­да?

Д ж е м а л-м л а д ш и й. На Ци­цер­на­ка­берд… К ме­мо­риа­лу ге­но­ци­да… Мож­но достать в этот позд­ний час цве­ты?

А н д р а н и к. Я уже ку­пил их…(Ука­зы­вает на боль­шой бу­кет на сту­ле в уг­лу.)

Д ж е м а л-м л а д ш и й. И это пре­дус­мот­рел? От­ку­да те­бе бы­ло знать, что у ме­ня воз­ник­нет та­кое же­ла­ние?

А н д р а н и к. Я ско­рее пред­по­ла­гал, что бу­кет оста­нет­ся здесь. Рад, что ошиб­ся.

 

Дже­мал-млад­ший в смя­те­нии сно­ва са­дит­ся, вер­нее – ва­лит­ся на стул. Пау­за. Анд­ра­ник воп­ро­си­тель­но смот­рит на не­го. В глу­би­не сце­ны воз­ни­кает мо­ло­дая ба­буш­ка Ма­риам.

 

М а р и а м. Ни­че­го, пусть по­си­дит, не ме­шай ему… Пой­ми его… Дай ему по­бо­роть­ся с со­бой… Ты не до­га­дал­ся, что до сих пор он бо­рол­ся не с то­бой, а с са­мим со­бой?..

А н д р а н и к (Дже­ма­лу-млад­ше­му). Что, пе­ре­ду­мал?.. На­прас­но… До­верь­ся пер­во­му по­ры­ву. Он ни­ког­да не об­ма­ны­вает… (Дже­мал-млад­ший мол­чит, уст­ре­мив взгляд ку­да-то в прост­ранст­во.) Уве­рен, что ре­ше­ние уже дав­но в те­бе соз­ре­ло… Еще в Стам­бу­ле…

Д ж е м а л-м л а д ш и й (рез­ко встает). Ты слиш­ком мно­го го­во­ришь… Хо­чу воз­ло­жить цве­ты в па­мять о жерт­вах… В том чис­ле и в па­мять о моем де­де… Для ме­ня и он жерт­ва… По­ни­май как хо­чешь…

М а р и а м. Мо­ло­дец, сы­нок… Твой дед был до­во­лен то­бой…

 

Анд­ра­ник и Дже­мал-млад­ший ухо­дят. Мо­ло­дая ба­буш­ка Ма­риам мед­лен­но приб­ли­жает­ся из глу­би­ны сце­ны и, слов­но сле­дуя инстинк­ту хо­зяй­ки, на­чи­нает уби­рать со сто­ла. Сте­ны ере­ванс­ко­го ресто­ра­на и ка­би­не­та Дже­ма­ла-па­ши под­ни­мают­ся, в глу­би­не поч­ти пустой сце­ны отк­ры­вает­ся за­на­вес, и появ­ляет­ся ог­ром­ное изоб­ра­же­ние па­мят­ни­ка жерт­вам ге­но­ци­да.

 

А н д р а н и к (стоя у пе­ред­не­го края сце­ны). Не я – Дже­мал воз­ло­жил цве­ты в па­мять о на­ших не­пог­ре­бен­ных жерт­вах. И это пра­виль­но. Воз­ло­жи мы их вместе, от этой внеш­не тро­га­тель­ной сце­ны моя боль смяг­чи­лась бы, за­ту­ма­ни­лись бы в соз­на­нии кро­ва­вые эпи­зо­ды прош­ло­го и ме­ня ох­ва­ти­ло бы чувст­во неп­рости­тель­ной уми­рот­во­рен­ности: как хо­ро­шо, ту­рок вместе с ар­мя­ни­ном под нег­ром­кую скорб­ную му­зы­ку Ко­ми­та­са воз­ла­гают цве­ты к па­мят­ни­ку жерт­вам ге­но­ци­да, к Веч­но­му ог­ню… Но те­бе не удаст­ся се­бя об­ма­нуть… Он мо­жет, ты – нет… Дже­мал чу­дес­ный че­ло­век, ты про­ник­ся к не­му иск­рен­ним ува­же­нием, глу­бо­ко по­ве­ри­л е­му. Но по ме­ре то­го, как он рос в твоих гла­зах, боль прош­ло­го все не­щад­ней хлеста­ла те­бя. Раз­ве по­кая­ние де­ся­ти, двад­ца­ти, ты­ся­чи, да­же де­ся­ти ты­сяч ту­рок мо­жет быть по­ня­то моей ба­буш­кой?.. Ты пой­мешь их, моя стар­шая мать? О ка­ком по­кая­нии речь? Ча­ши зло­дея­ния и про­ще­ния ни­ког­да не урав­но­ве­сят­ся, ни­ког­да… Пусть Дже­мал один воз­ло­жит цве­ты, не бе­да, сей­час он мыс­лен­но го­во­рит сам с со­бой о дру­гом, не знаю, о чем имен­но, но в лю­бом слу­чае не том, о чем го­во­рит мое серд­це. Ви­ди­те, ча­ши ве­сов ни­как не урав­но­ве­ши­вают­ся, они просто не мо­гут урав­но­ве­сить­ся… Моя ча­ша тя­же­ла, очень, нео­пи­суе­мо тя­же­ла… Сей­час мне нуж­на ти­ши­на, уе­ди­не­ние, нуж­но по­быть од­но­му… Ти­ши­на, мол­ча­ние… Ог­лу­ши­тель­но шум­ная ти­ши­на… Пусть Дже­мал, этот настоя­щий че­ло­век, пос­ко­рее возв­ра­щает­ся до­мой, я боль­ше не хо­чу е­го ви­деть, не хо­чу смот­реть в его прав­ди­вые гла­за… Ес­ли ве­ли­кий пи­са­тель не про­ме­нял бы детс­кой сле­зин­ки на ми­ро­вую гар­мо­нию, как же мне про­ме­нять сле­зы со­тен ты­сяч ар­мянс­ких де­тей на из­ви­не­ние од­но­го тур­ка или, слу­чись да­же чу­до, – на из­ви­не­ние всех ту­рок, вместе взя­тых? Знае­те, как уве­ко­ве­чил свое имя Неил-па­ша? Он при­ка­зал за­му­ро­вать в сте­ны свое­го но­во­го двор­ца тру­пы за­руб­лен­ных ар­мянс­ких де­тей. Хва­лил­ся, что со вре­ме­нем у дру­гих до­ма рух­нут, а его дво­рец стоять бу­дет веч­но, по­то­му что сте­ны его дер­жат ар­мянс­кие де­ти. Про­ще­ние?.. Раз­ве та­кое мож­но простить?! При­зы­вае­те за­быть прош­лое и смот­реть в бу­ду­щее?.. Есть ли что-ли­бо бо­лее безн­равст­вен­ное, чем пре­да­тельст­во па­мя­ти моей ба­буш­ки, па­мя­ти так и остав­ших­ся деть­ми ар­мянс­ких маль­чи­ков и де­во­чек?.. Про­щай­те са­ми – я ни­ког­да не про­щу. При­ми­ре­ние не­воз­мож­но, остань­ся да­же на све­те один-единст­вен­ный ар­мя­нин, не го­то­вый простить. Но я точ­но знаю, что в этом я не оди­нок, что мое серд­це бьет­ся в еди­ном рит­ме с мил­лио­на­ми­ сер­дец моих соо­те­чест­вен­ни­ков… Сту­пай, Дже­мал, возв­ра­щай­ся до­мой, и пусть Гос­подь да­рует лю­бовь и счастье те­бе и твоей за­ме­ча­тель­ной семье, толь­ко оставь ме­ня, не сму­щай мою ду­шу свои­ми чест­ны­ми гла­за­ми. И ес­ли за­хо­чешь об­ви­нить ме­ня в неб­ла­го­дар­ности, про­шу, ра­ди ме­ня, свое­го но­во­го дру­га, сде­лай простую вещь: сос­чи­тай от од­но­го до по­лу­то­ра мил­лио­нов. Сос­чи­тай – ни­че­го, ес­ли не хва­тит ды­ха­ния, ни­че­го, ес­ли выбьешь­ся из сил, ни­че­го, ты счи­тай, не прек­ра­щай счи­тать… И тог­да ты, на­ко­нец, пой­мешь ме­ня… Счи­тай­те и вы, мои до­ро­гие соо­те­чест­вен­ни­ки, счи­тай­те, что­бы не­ко­то­рые из вас впредь не ос­ме­ли­ва­лись бы го­во­рить: да­вай­те за­бу­дем, оста­вим груз прош­ло­го и уст­ре­мим­ся впе­ред, в бу­ду­щее… Без прош­ло­го не уз­реть бу­ду­ще­го. Не по­лу­чит­ся, не пы­тай­тесь нап­рас­но. От ве­ка осед­лый на­род, мы прев­ра­тим­ся в ко­чев­ни­ков. Простить? И все­го-то? И вза­мен это­го об­речь свя­щен­ную на­шу го­ру на веч­ный плен, и ту­риста­ми по­се­щать собст­вен­ную ро­ди­ну, и вез­ти с со­бой от­ту­да горсть зем­ли да нем­но­го во­ды из озе­ра Ван, что­бы те­шить се­бя мыслью, что п­ри­вез­ли с со­бой частич­ку своей ро­ди­ны­… Уез­жай, Дже­мал, доб­рой те­бе до­ро­ги, и пусть мир и бла­го­денст­вие соп­ро­вож­дают те­бя на твоем пу­ти. А я вер­нусь сю­да завт­ра, в оди­но­чест­ве воз­ло­жу цве­ты и про­шеп­чу сло­ва, ко­то­рых те­бе все рав­но не по­нять, произ­не­си я их да­же на твоем род­ном язы­ке. Иди, Дже­мал, сту­пай с ми­ром, я бу­ду вспо­ми­нать те­бя с лю­бовью, но ни­ког­да боль­ше не за­хо­чу уви­деть те­бя. Счаст­ли­во­го те­бе­ пу­ти, Дже­мал­… И ты оста­вай­ся с ми­ром, Анд­ра­ник… Пой­дем, ба­буш­ка, нам по­ра, вер­нем­ся к на­шим пов­сед­нев­ным за­бо­там: бу­дем хлеб до­бы­вать свой на­сущ­ный, бо­роть­ся с са­ми­ми со­бой, бла­гоуст­раи­вать наш об­щий дом, на­пол­нять его свя­щен­ной па­мятью… А так­же с­чи­тать-пе­рес­чи­ты­вать день­ги: до­тя­нем ли до кон­ца ме­ся­ца?.. Сло­вом – про­дол­жать жить даль­ше… Пой­дем, ба­буш­ка, пой­дем…­ жить… Жить…

 

Бе­рет под ру­ку мо­ло­дую ба­буш­ку Ма­риам, и так вдвоем, пле­чо к пле­чу они уда­ляют­ся в глубь сце­ны.

 

З а н а в е с

 

Пе­ре­ве­ла Мар­га­ри­та Ге­вор­кян