Нина Мазур / О СОПРОМАТЕ НА ТЕАТРЕ
Вопрос, насколько необходимо сегодня обращение к классике, заслуживает особого разговора. Мне доводилось бывать на очень многих фестивалях в разных странах мира. Интерес к классике не является специфической чертой какой-то одной страны, — в мире классику любят. Режиссеры, ставящие классику, делятся, на мой взгляд, на две категории. Представители одной категории, — как правило, это люди относительно молодые, — полагают, что «Три сестры» и «Король Лир» ставились в таком количестве, что настала пора что-то как-то видоизменить. Каждому из «ниспровергателей основ» хочется сказать что-то свое. И тут начинается интересная вещь. Будущих инженеров учат обычно такому предмету, как сопротивление материала. Это явление существует и в литературе, и на театре тоже: материал начинает отчаянно сопротивляться. Чем слабее пьеса, тем легче ее видоизменять, но для видоизменения Шекспира или Чехова требуется встать вровень с автором. Понятно, мир не оскудел талантами, и наверняка такие масштабные творцы есть и в области режиссуры, но это далеко не каждый второй.
И те, кто не может стать вровень с автором пьесы, начинают думать: а что я могу добавить, чтобы было ново? Три сестры чеховские уже и в сталинских лагерях были, и где только ни были. Что бы еще показать? Может, они пребывают в местах общего пользования и выпачканы в то, что в этих местах и находится? Делал кто-то такое? Точно нет! Тут я буду первопроходец, — думает такой режиссер, — а если меня спросят: «что это? к чему это?», — я скажу: а разве мы не живем в полном дерьме? Это моя социальная позиция! Неважно, что такое решение притянуто за уши и не выдерживает никакой критики…
Наверно, есть предел тому, что зритель хочет и может видеть на сцене. Абсолютной свободы нет вообще на свете, и художник, творец, тоже не имеет абсолютной свободы. Свобода творчества, конечно, существует. Но лишь немногим, очень талантливым режиссерам удается внести свое личное видение в классическое произведение на таком уровне, чтобы оставалось только развести руками и сказать: ну как прочитано! А чаще попытки осовременивания встречают некоторое недоумение со стороны публики; ведь публика — это чуткий камертон, она чувствует сопротивление материала и не верит истории, которую ей рассказывают.
А вторая категория — это люди (и не только старшего поколения), которые относятся к классике с пиететом и считают честью для себя донести до зрителя без изменений «дух и букву» пьесы. Не имею в виду форму, — ведь жизнь не стоит на месте, и сценические формы должны меняться. Но содержание классического произведения не меняется со временем, — на то она и классика. Если хочется изменить содержание, тогда пусть человек пишет свою пьесу. Зачем брать Чехова, Шекспира, Толстого, Лескова? Напишите свое и выскажите свои мысли.
Лично я приветствую тех счастливцев, кому дано «сотрудничать» с классикой, создавая при этом свой сценический мир. Я восхищаюсь ими.
Часто можно услышать, что публика сегодня стремится смотреть комедии. Как тут не вспомнить о Мольере… На одном из фестивалей фаворитом зрительских симпатий стал «Тартюф» в постановке театра из Донецка.
Театр из региона, где ведутся военные действия, в любом случае вызывает сочувственное, уважительное внимание к людям, которые продолжают заниматься искусством. Нормальная человеческая реакция. Но мы здесь говорим о постановке классики. В этом спектакле практически не отошли от содержания пьесы Мольера, но что касается стиля… Тут большой вопрос. Понимаю, что публика не обязана размышлять о стилевых особенностях спектакля. Актеры живут на сцене заразительно весело и с каким-то молодым, легким дыханием; зрители получают удовольствие. Но приходится сказать: великий Мольер написал комедию, а перед нами предстал фарс. Жанр пьесы изменился. Имел ли театр на это право? Да, художник имеет право на свободу творчества. Оправдывается ли результат свободой творчества? Увы, нет. Спектакль грешит против хорошего вкуса, и перегиб в сторону комикования сделан сознательно, — пусть, мол, публика развлечется и отвлечется. И не без морали: зло-то в конце концов наказано. Но то, что Мольер в этой легкой комедии очевидно поднимал серьезную нравственную тему, осталось за рамками спектакля. А тема важная: обманутое доверие, триумф лицемерия. Классика… История на все времена…
В спектакли по классическим произведениям часто привносится «элемент 16+». Что ж, если обнаженный актер или актриса добавляют нам понимания сути… Быть может, шок от лицезрения нагого тела, беззащитного без одежды, и послужит расшифровке смыслов. Возможно, мы, люди сегодняшнего дня, от этого легкого шока начнем ярче осознавать, что именно классик пытался нам сказать. Оправданное обнажение в таком случае служит идее, ради которой режиссер стал заниматься этой пьесой. А раздевание ради раздевания, ради примитивного эпатажа, — для кого это? Зритель 16+ нагое тело видел. А подростки, если таковые будут в зале, вряд ли нуждаются в том, чтобы наблюдать раздетых актеров на сцене; они решают эти проблемы в свое время и в другом месте.
Говоря о «сопромате» на театре, невольно задумаешься, как же станет сопротивляться театральная материя сегодняшним реалиям: вынужденному показу спектаклей онлайн. И размышления на эту тему нерадостны…
