ТЕАТРАЛЬНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ С НИНОЙ МАЗУР

    Нина МАЗУР                            

ВПЕРЕД, К ШЕКСПИРУ

                                           «Блаженство – спать, не ведать злобы дня,

                                     Не ведать свары вашей и постыдства,

                                     В неведении каменном забыться.

                                     Прохожий, тсс.. Не пробуждай меня!»

                                                                   МИКЕЛАНДЖЕЛО

«Сон разума порождает чудовищ»,— написал Франсиско Гойя под одним из рисунков «Капричос». Трагедия короля Лира, безрассудно раздавшего при жизни свое королевство дочерям и жестоко обманувшегося в них, волнует умы и сердца людей вот уже несколько столетий.  К великой пьесе Шекспира обратился и Берлинский театр «Русская сцена», обозначив жанр спектакля как «потеха грозная» (определение самого Шекспира). Камерную сценическую версию пьесы создала основатель и художественный руководитель театра Инна Соколова-Гордон, режиссер-постановщик этого спектакля.  Она вычленила из сюжета линию Лира и его дочерей, поручив исполнение ролей двум актерам и насытив текст социально-философскими аллюзиями. 

Режиссерский почерк талантливой Инны Соколовой-Гордон отличает неизменная изысканность, — как в построении мизансцен, так и в сценографических решениях, — в сочетании с простотой этих решений, вполне объяснимой для небольшого частного театра. И спектакль «О, мой безумный господин!» не стал исключением. 

С первого появления на сцене двух персонажей они приковывают к себе внимание. Первому актеру (выразительному, раздумчивому Дмитрию Тронину) предстоит стать королем Лиром, второму (пластичному и изменчивому как пламя Михаилу Лелю) – Шутом, Реганой и Гонерильей.

«Хорошие времена прошли»,— констатирует 1-й Актер, а 2-й говорит об ответственности человека за все, что происходит на земле. Отчетливая гражданственная нота звучит в спектакле как натянутая струна; ветер событий заставляет ее вибрировать.  А события развиваются стремительно. Вот уже король объявил о разделе королевства, и ждет от дочерей хвалебных од в свою честь. На наших глазах Шут мгновенно превращается в Регану, затем в Гонерилью, находя для каждой свои краски, — и Лир получает желаемое; он слышит высокопарные речи дочерей, не распознавая их лживость.  Интересный режиссерский ход: любящая дочь Корделия не появляется перед нами. «А что Корделии сказать? – говорит Шут. – Должна, любя, молчать». Истинное чувство молчаливо, его сыграть нельзя.  

И вот уже Лир унижен и изгнан дочерьми, наступает ночь, бушует буря. Звенят извивающиеся цепи, образуя узоры молний; лязг металла – как звук приближающегося безумия… Самое время вспомнить о «нагих горемыках», к которым Лир был так безразличен в пору своего величия.           

 Но… «Шута играть пред горем — оскорбленье себе, да и другим», — произносит Шут, снимая с себя невидимую личину и превращаясь в Актера.  И только начало войны и надежда на победу справедливости вновь возвращают на сцену Шута и Лира. Однако, надежда оказалась тщетной, и Лир, прозревший перед погружением в вечный сон, «шлет проклятья всем войнам: прошедшим, настоящим и грядущим».

И снова мы не увидим Корделию. На сей раз она, умирающая, существует лишь в воображении Лира. Шут не облекает ее в плоть и кровь, как двух ее сестер. Реально лишь Зло…

 «Уж не конец ли мира?» — вопрошает 1-й Актер.

И 2-й ему ответствует: «Его прообраз»…

You may also like...

Թողնել պատասխան

Ձեր էլ-փոստի հասցեն չի հրապարակվելու։