40 ДНЕЙ ПЕРЕД ВОЗНЕСЕНИЕМ / Самвел ХАЛАТЯН
Трагикомедия в 2-х действиях
Действующие лица
АГАБАБ САНОЯН
БЕНО
ГОГИ
ВЕНЕСУЭЛА
МАЙРАНУШ
АРАМАЗД
В эпизодах
1-ый МУЖЧИНА
2-ой МУЖЧИНА
3-ий МУЖЧИНА
4-ый МУЖЧИНА
РЫДАЮЩАЯ ЖЕНЩИНА
УТЕШАЮЩАЯ ЖЕНЩИНА
ЖЕНЩИНА – жена Бено
МУЖЧИНА – любовник жены Бено
СВАДЕБНЫЙ КОРТЕЖ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
РЫДАЮЩАЯ ЖЕНЩИНА. – (Возводя руки к небу). Агабаб, родной… Что же ты наделал, Агабаб…
УТЕШАЮЩАЯ ЖЕНЩИНА. – Иди, Ерануи, иди сюда. Так уж мир устроен.
РЫДАЮЩАЯ ЖЕНЩИНА. – Что же он так устроен, чтобы я без брата осталась?.. Что ты наделал, Агабаб-джан…
Женщины удаляются.
1-ый МУЖЧИНА. – (Наливая стопку водки). Во люди! Даже не объявили, где поминки устраивать будут.
2-ой МУЖЧИНА. — Сказали, только свои собираются.
1-ЫЙ мужчина. – (Протягивая остальным налитые стопки). Хоть бы приличный стол накрыли, неудобно, человек-то был известный.
3-ий Мужчина. – Блеф все это. Кому теперь до него дело? Если бы из Санояновских родственников кто-нибудь умер, на кладбище, небось, яблоку негде было бы упасть. А когда он сам… Видали?
2-ой МУЖЧИНА. – Да уж. Все-таки, не человек красит место, а место человека. Упокой Господь его душу.
Саноян, распрямившись, садиться, стряхивает с плеч обрывки цветов.
Вытаскивает платок и громко сморкается.
4-ый МУЖЧИНА. – Упокой Господь его душу. Двадцать пять лет вместе проработали.
САНОЯН.- (Между прочим). Двадцать.
4-ый МУЖЧИНА. – Ну да… лет двадцать – двадцать пять. Руководитель он был строгий.
САНОЯН. – (Садится на край гроба, снимает туфли). Уф… замучали, проклятые. Нет чтобы купить на размер больше…
3-ий МУЖЧИНА.- (Протягивая стопку). Давай еще по одной.
САНОЯН – Мкртчян… Алкаш несчастный.
4-ый МУЖЧИНА. – Двадцать с лишним лет вместе проработали… Всегда им восхищался. Какой человек был Агабаб Есаич!
САНОЯН. – (Снимает пиджак, аккуратно складывает и кладет в угол гроба). Подхалимская морда! Анонимки на меня писал, а теперь, смотри, как заливается!…
4-ый мужчина. — …Потрясающая была личность, человек с большой буквы.
САНОЯН. – (Устало). Ты лучше пей, аферист.
3-ий МУЖЧИНА. – Ладно, хватит дифирамбы петь – все равно не услышит. Упокой Господь его душу. (Пьет).
1-ый МУЖЧИНА. – Ну, почему же… У него и хорошие стороны были. Я, например, его доброты не забуду…
САНОЯН. – (Развязывает галстук, швыряет его на пиджак). Ты, Саноян, Человек! Дочку его в институт устроил.
2-ой МУЖЧИНА. – Первый раз слышу, чтобы Саноян кому-нибудь за красивые глаза доброе дело сделал.
САНОЯН. – Свинья неблагодарная!
1-ый МУЖЧИНА. – Что значит «за красивые глаза»? Человек свой интерес всегда помнить должен…
3-ий МУЖЧИНА. – (Уже под градусом). Да ладно, скотина он был порядочная…
САНОЯН. – (Растерявшись от неожиданности). Сволочь!..
2-ой МУЖЧИНА. – Весь мир обобрал, все в дом тащил, а родной сын даже не соизволил на похороны пожаловать.
САНОЯН. — (Вскакивает, простирает руку вверх). А тебе-то что? Сказали же – нелетная погода. Ну, что за поганый народец.
3-ий МУЖЧИНА. – Там еще что-нибудь осталось?.. Подлей еще… Ну и что он с собой унес, кроме гробовых досок? Жил как скотина, и умер как скотина. Тьфу… (Плюет на свежую могилу).
САНОЯН. – (Вскакивает). Ох, Норик, безбожник. Бесстыжий человек…
1-ый МУЖЧИНА. – (Третьему). Пошли, пошли… Стыдно. Не дело это – на кладбище.
САНОЯН. – (В бессилии ходит взад-вперед). Сволочь… На могилу плевать! Норик – ни стыда, ни совести!
3-ий МУЖЧИНА. — (Уже пьяный). Пойти-то пойдем, Ананян… Но правду сказать надо… (Бьет себя кулаком в грудь). Всю душу мне эта скотина вытравила…
1-ый МУЖЧИНА. – Пошли, мужики, пошли… (Уходят, уводя качающегося и матерящегося друга).
САНОЯН. – Ох, Норик, знать бы мне раньше, что ты за фрукт… Знать бы, что ты над могилой моей надругаешься… Э-э-э-эх, шкуру бы с тебя спустил, шкуру… Жалко, что ты мне мертвому попался, чтоб я тебя… Сволочь… Да ведь я вот этой самой рукой, чтоб ей отсохнуть, неделю назад зарплату тебе поднял… Чтоб ты ею подавился…
Из темноты медленно появляется Гоги.
ГОГИ. – Здорово, начальник. Чего это ты взъелся?
САНОЯН. – (Непроизвольно). Здравствуй… Ничего, Норик, сукин сын. Рано или поздно и ты здесь окажешься… Попадешь мне в руки… (К Гоги). Ты как здесь очутился?
ГОГИ.- Как и ты. Я из соседней могилы.
САНОЯН. – (Не понимая). А здесь-то что делаешь?
ГОГИ. – (Спокойно). То же, что и ты.
САНОЯН. — Послушай, перестань загадками говорить.
ГОГИ. – Садись, садись, брат, не сердись.
САНОЯН. – (Вспомнив). Легко сказать – «не сердись». На что же это было похоже?..
ГОГИ. – Сядь. Сядь. Не то еще узнаешь. Правда – она здесь, не там. (Поднимает руку). Там – театр, притворство.
САНОЯН. – Да, но ведь рано или поздно и они здесь окажутся… Это гора с горой не сходятся, а человек с человеком…
ГОГИ. — И это – блеф.
САНОЯН. – Что, что блеф?
ГОГИ. – Ну, это: человек с человеком, гора с горой…
САНОЯН. – Не понял! Значит я, Агабаб Есаич Саноян умер, а пьяница Норик будет вечно жить?!. Ты чего несешь? По-твоему, подлец Норо Мкртчян вечен?
ГОГИ. – Не вечен. Но вряд ли вы когда-нибудь встретитесь.
САНОЯН. – Слушай, шел бы ты своей дорогой. Ты у нас покойник, вот и веди себя спокойно… И не надо читать мне проповеди.
ГОГИ. – Начальник, ты не у себя в кабинете, чтобы орать направо и налево. Не знаешь – спроси. Нам еще 40 дней здесь вместе сидеть.
САНОЯН. — (Не понимая, непроизвольно). А дальше?
ГОГИ. – А дальше, как Бог положит. 40 дней наши души будут бродить по земле, а потом – кто в рай, кто к Садаелю.
САНОЯН. – (С сомнением). Сказки все это.
ГОГИ. – Сказки, не сказки, но так говорили предыдущие покойники. Был здесь один священник, два дня назад вознесся, он и говорил.
САНОЯН. – (С испугом). Ты чего несешь? Ад, рай…
ГОГОИ. – Я тоже не верил… Священник говорил — сын мой, если оступился, согрешил, но всей душой раскаялся, Господь простит. А если тяжек грех твой, и нет в душе твоей покаяния, значит ты – Сатанинское отродье, ему и достанешься. (Про себя). Каждый день молился. Святой человек был, сукин сын. Прямо на моих глазах и вознесся…
САНОЯН. – На твоих глазах?
ГОГИ. – Ну, да. Как говорил, так и вышло. Снизошел на него сильный, яркий свет, и смотрю – священник растворился… Растворился и исчез…
САНОЯН. – Ну, знаешь… Все мы люди. Мало ли чего человек за жизнь сделает, а потом и не вспомнит, чтобы раскаяться. Что ж, из-за этого – в ад? (Сам себя обнадеживает). Не-ет, что-то здесь не то.
ГОГИ. – То — не то, а я рассказываю о том, что своими глазами видел. (Про себя). Может и не то…
САНОЯН. – Ты все свои грехи запомнил?
ГОГИ. – (С ухмылкой). Кто, я?.. Если б я все свои грехи помнил, историю своей жизни бы написал – в десяти томах. Как наш Арамазд.
САНОЯН. – Кто-кто?
ГОГИ. – Арамазд. Поэт. Появится с минуты на минуту.
САНОЯН. – (Бесстрастно). Вардан Арамазд умер?
ГОГИ. – (Буднично). Да. Вчера похоронили. (Показывает рукой). Моя могила справа, рядом похоронена тетя Майрануш, дальше — шлюха Венесуэла, за ней – могила нашего поэта. А с этой стороны – ты и ключник Бено. (Зовет). Бено… (С горькой ухмылкой). Так что до сороковин мы, считай, в одной камере, братан. Бено! Да куда ж он делся?!.
САНОЯН. — А ты, ты-то кто?
ГОГИ. – Отвечу, братан, я «авторитет» Гоги. Слыхал, наверное. Помнишь, из-за иранского спирта хипеж большой вышел, показательный суд…
САНОЯН. – Нет, не слышал.
ГОГИ. – Ну, что тебе сказать, братан. У тебя зона другая. (Вспомнил). Э, Бено, к тебе, между прочим, обращаюсь, петух…
БЕНО. – (Приближается вразвалочку). Ну, чего еще?.. Бено да Бено! Чего тебе?
ГОГИ. – (С легкой угрозой) Я чего-то не разберу, недоволен, что ли?
БЕНО. – Да нет, Гоги. Просто задумался, не услышал, что зовешь.
ГОГИ. – А ты лучше не задумывайся. Потому как думки у тебя мутные и грязные.
БЕНО. – Ну, чего ты опять… (Переминаясь с ноги на ногу). Прокукарекать?..
ГОГИ. – Не-а.
БЕНО. – По ослиному покричать?..
ГОГИ. – Не-а.
БЕНО. – Ну, пожалуйста, Гоги, только не это, стыдно…
ГОГИ. – Слушай, ты, чучело, не видишь, новый человек прибыл? Может, подойдешь, поздороваешься?.. Был бы он зеком, так ты бы уже давно прилетел обшмонать…
БЕНО. – А, опять ты…
ГОГИ. — Может я вру? Человек еще в камеру не вошел, а ты уже тут как тут…
БЕНО. – (Желая сменить тему). А где этот человек?
ГОГИ. – Вон.
БЕНО. — (Поворачивается, узнает Санояна). Ой, Агабаб Есаич! Это вы, добро пожаловать.
ГОГИ. – Кретин.
САНОЯН. – (Торжественно протягивает руку). Здравствуй, Бениамин… Когда ты умер, я в больнице лежал… извини, не смог придти на твои похороны… Соболезную…
БЕНО. – Не страшно, Агабаб Есаич. С этими земными делами здесь не считаются… Садитесь, садитесь. Вы от чего умерли, Агабаб Есаич?
САНОЯН. – Сердце, Беник… После операции… Наркоза не выдержал. Кажется, и у тебя сердце?
БЕНО. – Да. После второго инфаркта.
ГОГИ. – Да где у тебя сердцу взяться, чтобы инфаркт получить? (Показывая на Санояна). Этот человек хоть на руководящей должности был. Он народ обирал, вышестоящие – его. Вот сердце и не выдержало. А ты-то чего?
Входит бабушка Майрануш с пакетом в руке.
МАЙРАНУШ. – Опять чего-то не поделили? (Замечает Санояна). Здравствуй, сынок. (Садится рядом с Гоги).
САНОЯН. – Здравствуйте.
ГОГИ. – Вот скажи ты мне, мать, кто он такой, чтобы я с ним делился? А куда это наш поэт подевался?
МАЙРАНУШ. – Идет. (Высыпает из мешочка зерно, начинает перебирать). Какой умница, какие стихи читает! Жаль, что умер…
ГОГИ. – Таким Бого ум дает, да вот счастья лишает. Вчера дети его приходили, над могилой плакали. Заметила, ни на ком приличного прикида… Он миру — свой ум, а мир ему взамен – шиш… А вот и он.
Входит Арамазд.
АРАМАЗД. – Здравствуйте. (Подходит к Санояну, кланяется). Вардан Арамазд, Поэт.
САНОЯН. – (Встает, протягивает руку). Агабаб Есаич Саноян. Начальник управления грузовых перевозок. А я вас заочно знаю. Честно говоря, не читал, но наслышан о вашем таланте.
АРАМАЗД. – Спасибо. (Садится рядом с Майрануш).
ГОГИ. – Вам от самих себя не смешно? Театрально раскланиваются: «не читал, но слышал о вас…» Великое дело! А ты, поэт наш разлюбезный, еще его благодаришь?
АРАМАЗД. – (Пытается отшутиться). Гоги, а мне казалось, ты ума набрался…
ГОГИ. – Э-э-э, Арамазад, ты вон такой умный, и чего добился? На одну ведь полосу приземлились.
АРАМАЗД. – Но я оставил людям богатое литературное наследие.
ГОГИ. — Детям, детям своим что оставил?
МАЙРАНУШ. – Славу, доброе имя…
Короткая пауза.
БЕНО. – (Осмелев). Чего замолчал? Как речь о добром имени зашла, сразу язык прикусил.
ГОГИ. – (Взрывается). Заткнись, козел! Тебя только не хватало, меня поучать. Добрым именем он меня оглоушил! Это я перед нашей ханум-матерью на тормоз жму… Только тебе твоим скудным умом этого не просечь.
БЕНО. – Ладно тебе, Гоги, обижаешь…
ГОГИ. – Да пошел ты… «Обижаешь!» А ты за жизнь свою скольких обидел? А? Ну, чего заткнулся?
БЕНО. – (Оправдывается). Работа у меня такая была…
ГОГИ. – (Вскакивает, но Арамазд встает между ними). Да… Да я … Ублюдок! Людей избивать и грабить – работа у него такая! Сука!
БЕНО. – Если бы не мы, ваш преступный мир всех проглотил бы… Не заставляй продолжать…
ГОГИ. – А ты, тварь, от имени всех-то не выступай. На то и преступники, чтобы от ангелов отличаться… Мало в вашей системе людей, которых мы уважали? Не то чтобы любили-обожали – врать не стану, но все же… Вон следователь Сурик или судья Атинян… Я хоть слово худое о них сказал, хотя каждый из них меня раз по пять сажал? Вот у них – работа, а не такое сучье дело, как у тебя. А ты их работу пачкаешь… Твое – фашизм в чистом виде…
БЕНО. – Например?
ГОГИ. – Так ты ж ходячий пример! Помнишь того пацана, которого ты до полусмерти забил? Был бы вор в законе – вякнуть бы не посмел. (Обращается к остальным). Молодой пацан был, уличная шпана к девушке его полезла, не выдержал, драться сунулся. Один – против шестерых. Схватил подвернувшуюся под руку бутылку, швырнул и угодил в башку сына налогового инспектора Никола… (К Бено). Что вы с ним вытворяли?.. Скольких невиновных вот так в тюрьмах да колониях покалечили? Садились по фуфловому поводу, а выходили преступниками и наркоманами. Ты не преступников перевоспитывал, ты в невинных воспитывал преступников. Так что заткнись. Фашист. Ты – не работник правохранительных органов, ты – профессиональный человеконенавистник.
БЕНО. – (Обиженно). Скажешь тоже…
МАЙРАНУШ. – Что было, то прошло.
ГОГИ. – Даже Бог совершает ошибки. Вот что такой, как он, среди нас делает?
БЕНО. – Скажите пожалуйста! А то я прямо мечтал с тобой умереть.
ГОГИ. – (С презрением). Не о смерти речь, петух, такие, как ты вообще не должны рождаться и гадить человечеству.
БЕНО. – (Хочет что-то сказать, но сдерживается).
Издалека раздается голос Венесуэлы.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Поет)…………….. (Разваливается рядом с Гоги, опирается об его колени, протягивает цветы). Это тебе, сладкий мой.
ГОГИ. – Не до тебя.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Показывая наверх). Это что же получается, там тебе до меня дело было, а здесь – нет?
ГОГИ. – Я тебе сколько раз говорил, веди себя прилично при тете Майрануш.
ВЕНЕСУЭЛА. – Она святая женщина. Разве ж я ее обижу, родной? (Кокетничая, Санояну). Есаич? Добро пожаловать. Какие новости?
САНОЯН. – (Скрывая растерянность). Никаких… Где им взяться, новостям?
ВЕНЕСУЭЛА.- Парную отремонтировали?
САНОЯН. – Какую парную?..
ВЕНЕСУЭЛА. – (С издевкой). А ты не помнишь?
ГОГИ. — Вы что, знакомы?
ВЕНЕСУЭЛА. – Еще как! Сколько раз он мне груди целовал…
САНОЯН. – Но позвольте…
ВЕНЕСУЕЛА. – Ладно, ладно… И в последний раз – пообещал 50 долларов, да так и не дал… И тебе не досталось.
МАЙРАНУШ. – (Насыпает зерно в мешочек, встает). Пойду я. Дети скоро подойдут. (Уходит).
ВЕНЕСУЭЛА. – Вот женщина! Каждый день на могилу приходят, цветы свежие приносят.
ГОГИ. – Не то что тебе…
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги, ты же битый парень! Ты что, не знаешь, что шлюх вспоминают только при жизни, да и то – пока они молодые…
БЕНО. – А еще, когда по вашей милости машину переворачивают – тогда вспоминают исключительно матом…
ВЕНЕСУЭЛА. – Бено, я тебе сколько раз говорила, ты меня не трогай, попридержи язык. Ты лучше о жене своей подумай.
БЕНО. – Тебя только не хватало! Моя жена – воплощение нравственности.
ВЕНЕСУЭЛА. – (С издевкой). Уверен?
БЕНО. – На тысячу процентов! Всю жизнь с одним только мужчиной и была – со мной! Не то что ты! По тебе же только трамвай не ездил!
ВЕНЕСУЭЛА. – Ну, Бено… Достать меня хочешь?..
ГОГИ. – (Венесуэле). Не рыпайся. Не твое дело.
БЕНО. – Нет, пускай говорит, посмотрим, что она скажет…
ВЕНЕСУЭЛА. – (К Гоги). А чего он попрекает? Я что, мечтала, да, в автоаварию попасть? Ну, случилось. Я умерла, а он еще в боксе мучается. Господи! Хватит и моей смерти! А он пускай живет! Жалко! У него дети.
АРАМАЗД. – На днях тут седьмицу справляли. Так я из разговора понял, что опасность миновала. Врачи говорят, будет жить.
ВЕНЕСУЭЛА. – Каждый день у Бога для Сурика здоровья прошу! Вот ей-ей, чтоб мне в ад попасть!.. Говорила ведь стервецу – поменьше пей!.. Надрался, и меня угробил, и сам пострадал.
БЕНО. – А говорят, за рулем ты была.
ВЕНЕСУЭЛА. – Враки. Вышли из ресторана, он на ногах не стоял. На повороте не смог удержать руль, перевернулись в ущелье. Я прямо на месте умерла… Хорошо еще, заметили, помощь ему оказали…
Пауза.
АРАМАЗД. – Венесуэла, извини, но… я хочу спросить…
ВЕНЕСУЭЛА. – Валяй, спрашивай.
АРАМАЗД. – Почему ты избрала этот путь?.. Неужели ни разу не подумала, что это… ну… нехорошо.
ВЕНЕСУЭЛА. – Что, проституция?
АРАМАЗД. – Простите, да.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Безудержно смеется). Как же не думала?.. Ну… Не знаю…Это ведь тоже работа… (Серьезно). Муж у меня был пьяница и босяк. С первого дня, как поженились, постоянный мордобой…Тысячи зарабатывал, а домой ни копейки не давал. Днями голодная сидела. Сама сирота. Ни матери, ни отца, ни брата – заступиться некому… Кому жаловаться? И с ребенком не вышло… В общем, так получилось… Раз пошло – обратного хода нет. (К Гоги). Правда, родной?
ГОГИ. – Заткнись. У Майрануш детей тоже не было, да еще муж на фронте погиб. А она пятерых сирот взяла на воспитание и на ноги поставила. Каждый день на могилу к ней приходят, плачут. Скажи лучше, кровь у меня такая проклятая, не выдержала, давала всем подряд…
ВЕНЕСУЭЛА. – (С истерическим смехом). Впервые вижу, чтобы вор шлюху поучал… И откуда ты такой высоконравственный взялся?..
ГОГИ. – (Словно устыдясь собственных слов). Ладно, хватит ржать.
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги, а, Гоги…
ГОГИ. – Чего?
ВЕНЕСУЭЛА. – Спросить хочу, только без шуток. Вот говорят, вору да шлюхе 40 дней отводится. Это что, нас имели в виду? Почему это именно у нас с тобой сороковины совпали? Судьба такая, а? Может эти сороковины для таких, как мы с тобой, для покаяния?
ГОГИ. – Это разные вещи. С чего бы иначе этот ключник да взяточник-мироед к нам присоедились? (Саноян пытается возражать, Гоги останавливает его жестом). Или если всю мразь в одном месте собирают, почему тогда Майрануш и поэт оказались с нами? Нет, это судьба.
ВЕНЕСУЭЛА. – Ну а ты, поэт, что скажешь?
АРАМАЗД. – Видите ли, в мирской жизни люди стремятся казаться нравственными и скромными, всячески скрывают свои неприглядные поступки или пытаются их оправдать. С другой стороны, редко встретишь, чтобы люди говорили друг другу правду в лицо. Как правило, судачат заглазно. Возьмите, например, Санояна. Разве кто-нибудь осмелился бы сказать ему открыто, что он взяточник, что зарывается?..
САНОЯН. – Э, что, вдохновение нашло?.. Смени-ка тему! (Гоги вновь останавливает его).
АРАМАЗД. — …Но вот когда физическая жизнь закончена, и мы оказываемся здесь, все становится очевидным, поскольку ни один из нас ни на йоту не зависит от другого и тогда не представляется возможным скрыть друг от друга свою истинную сущность и нрав…
ВЕНЕСУЭЛА. – (Восхищенно). Как по писаному говорит!
АРАМАЗД. – И создается впечатление, что в потустороннем мире отрицательных персонажей гораздо больше… Однако истина заключается в том, что здесь ситуация та же, что и в мирском, физическом бытие. Просто там, наверху, в общественных взаимоотношениях люди стараются скрывать все плохое.
Звуки музыки – наверху гуляет свадьба.
САНОЯН. – (Удивленно, даже испуганно). Что это?.. Свадьба?.. На кладбище?.. Это… Это же неслыханно…
ГОГИ. – Показалось.
САНОЯН. – Какое там показалось! Я отчетливо почувствовал… Вон, с той стороны, прошли, танцуя… Может, кому-то из нас мстят, хотят память опорочить?
АРАМАЗД. – Успокойтесь, господин Саноян. Действительно, померещилось. Нам это не совсем понятно. Скорее всего, небеса посылают нам утешение, показывая, что жизнь продолжается… Либо дают понять, что несмотря ни на что, все мы смертны… Кто его знает?..
Долгая пауза.
БЕНО. – Интересно, а правда, что души умерших переселяются в других, новых людей?..
ГОГИ. – (Не поднимая взгляда). Не дай Бог, чтобы это оказалось правдой, Бено. Не дай Бог, чтобы ты еще раз на свет народился.
БЕНО. – Кто бы говорил!..
ГОГИ. – (С глубоким вздохом). И я… И она… И Саноян…
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги, а ты вроде после смерти человеком становишься.
ГОГИ. – (С горькой усмешкой). Ну, да… Нет чтобы наоборот…
ВЕНЕСУЭЛА. – Вы меня извините, но если бы все люди на земле были бы такими святыми, как наш поэт и Майрануш, скукотища была бы! Как бы это сказать… Жизнь… Ей бы чего-то не хватало…
ГОГИ. – Это в натуре невозможно. Ну, не были бы люди хотя бы таким дерьмом, как Бено, такими жадными и сволочными, как Саноян, такими мочалками, как ты, такими ворами и бандитами, как я… Относились бы друг к другу по-другому. (Пауза). Ну, был бы один обидчивым, другой – завистливым, третий — скупым, четвертый – занудой…Так нет же – зверье дикое… А если так, к чему было ко всяким хищникам в довесок человека создавать? Как подумаю об этом, башка раскалывается, мозги плавятся… Знаю, не моего ума дело, а все же…
САНОЯН. – (С издевкой) А вы и там так думали, молодой человек?
ГОГИ. – Наверху?
САНОЯН. – Да. Когда живы были?
ГОГИ. – (Искренне). Нет, и в мыслях не держал. А вы, господин Саноян, хотя бы после погребения об этом думаете?
Саноян не отвечает. Короткая пауза.
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги, а ты жалеешь, что так жизнь прожил?
ГОГИ. – Черт его знает… Сказать, что жалею – за падло… Я не из таких… Не сказать… Черт его знает…
ВЕНЕСУЭЛА. – А я вот не жалею. Я бы хотела… Очень бы хотела, чтобы был у меня муж крепкий, чтобы семья хорошая, чтобы дети, чтобы первого сентября их за ручку в школу отводить… Но – не судьба. Мне на роду другое было написано. Какой жизнью Бог наградил, ту и прожила… В чем я виновата, чтобы казниться?
ГОГИ. – Ты не финти. Помнишь, священник говорил, одна из христовых заповедей … Ну… Это…
АРАМАЗД. – Не прелюбодействуй.
ГОГИ. – Вот.
ВЕНЕСУЭЛА. – Что ж это он, когда заповедовал, о соответствующих условиях не позаботился? Что ж не сделал так, чтобы мой босяк-муженек меня смертным боем не бил и голодом не морил? Тебе легко говорить… Да я однажды такая голодная была, что ночью не выдержала, в мусорное ведро полезла, нашла там огрызок колбасы и съела…
АРАМАЗД. – Я никогда не был истово верующим, но, как всякий грамотный человек, читал и изучал Библию. В Евангелии сказано, что человек не должен входить в искушение, должен стремиться к праведной жизни…
ВЕНЕСУЭЛА. – Говорить и требовать легко. Жизнь, значит, собачья, а ты изволь жить по-человечески? Я тоже в этих делах кое-что смыслю, ходила пару раз на собрания к верующим, убедилась, что и у Бога не все чисто…
АРАМАЗД. – (Удивленно). Что, например?
ВЕНЕСУЭЛА. – (С готовностью). Скажу! Верующие на этот мой вопрос ответить не смогли, и я к ним больше не пошла…Теперь вот у тебя спрошу. Вот Бог, он нас поучает – не грешите, налево не ходите… А сам-то что? Сына заделал невесте плотника! Что, в Иерусалиме свободных девок не нашлось? (С победоносным удовлетворением). Так что, пускай о себе подумает.
ГОГИ. – (С внезапной решительностью). Ладно! Стоп! Встать!
ВЕНЕСУЭЛА. – Я?..
ГОГИ. – Да, ты. Встань!
ВЕНЕСУЕЛА. – (Испуганно встает). А что я такого сказала, Гоги?
ГОГИ. – Иди и встань вон туда. А теперь начинай. Будешь про жизнь свою рассказывать – искренне и ничего не тая. Представь, что сама над собой надгробную речь произносишь. Только не так, как поэт говорил. Не стремясь скрыть грязь и казаться белой и пушистой. С этим завязали. Такую жизнь мы уже прожили и проехали. Рассказывай о себе как есть. Поняла? Давай, начинай. Слушаем.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Решительно поднимает голову). Я… Я – шлюха… Блядь… Из-за меня разрушилось четыре семьи… А один из любовников перевернул машину и теперь лежит при смерти… Я заразила триппером семнадцать человек… (Оправдываясь). Саму-то меня заразил эта скотина Вараздат, чтоб он сдох!.. И то что Марине и Аревик на панели оказались – моя вина… (Снова оправдываясь). К ребятам гости из Москвы приехали, они мне, найди, мол, свежих телок, уважим гостей, крутые парни… Ну. Я и уговорила… (К Гоги). Чего еще говорить?
ГОГИ. – Все?
ВЕНЕСУЭЛА. – Да вроде… Остальное ты знаешь…
ГОГИ. – Сядь. Теперь ты, Саноян.
САНОЯН. – Что – я?
ГОГИ. – Выйди вперед.
САНОЯН. – Но, простите…
ГОГИ. — (Безапелляционно). Сказано, выйди вперед. (Саноян, чтобы выиграть время, начинает завязывать галстук, надевает костюм). Брось! Нечего наряжаться – небось не к премьеру на прием.
САНОЯН. – Если можно, покорректнее.
ГОГИ. – Нельзя. Начинай.
САНОЯН. – (Торжественно откашлявшись). С отличием окончил школу, затем, с красным дипломом – политехнический институт. Работал на производстве – начальником смены, начальником цеха, главным инженером, директором…
ГОГОИ. – Стоп! Про секретаря парткома забыл…
САНОЯН — …Начальником цеха, секретарем заводского парткома, главным инженером, затем на протяжении пятнадцати лет руководил производством, награждался переходящим красным знаменем, неоднократно избирался депутатом и членом бюро горкома.
ГОГИ. – Ты себя не расхваливай, ты к сути переходи.
САНОЯН. – Но, уважаемые господа, что он хочет услышать? Вас, молодой человек, интересует, брал ли я взятки, занижал ли цифры производственных потерь и завышал ли показатели роста производства?.. Конечно. А иначе, будьте так любезны объяснить мне, кто без поездок в Москву с дипломатами, полными коньяка, разрешил бы мне строить второй корпус завода? Или знак качества наши станки получали за мои красивые глаза?… (Победно обводит всех взглядом). Такая жизнь была, такая система… Если ты в свите, то и тебе объедки с барского стола достаются…
ГОГИ. – Ты дальше, дальше давай! Ты на коммунистические объедки на имя тещи дачу построил, машину купил – на имя жены. Дальше. Система поменялась, у власти уже АОД стоял, дальше…
САНОЯН. – А что дальше? Ценя мои знания и долгий опыт работы на руководящих постах, новое правительство доверило мне ответственную должность, и я стремился по мере сил быть полезным становлению нашей новой государственности…
ГОГИ. – Стоп! Не в театре. Сказано, не паясничай!
САНОЯН. – Да будет вам известно, что я за всю свою жизнь ни разу не был в театре.
ГОГИ. – Нет, ну явно что-то с памятью твоей сталось.
САНОЯН. – (Агрессивно). Напомните, если знаете.
ГОГИ. – Напомнить? Завод, который миллиарды стоил, ты приватизировал за копейки, станки раскулачил и продал России, а цветной металл — Ирану. На выборах поддержал липового фидаина, аодовского Сето. Он как депутатом заделался, тебя наверх потащил. При коммунистах ты одну песню пел, теперь пластинку сменил, другую затянул. Еще напомнить?.. За так и никогда не пришедшие в республику грузы миллионы выписывал и в карман себе клал, скорешевался с мафией, а если кто на дороге у тебя вставал, так ты ему — или кутузку, или смерть в автокатастрофе… Еще хочешь? Куда деньги, в зону бедствия присланные, подевались?.. Ты и твоя шобла их заграницу перевели… Еще?…
АРАМАЗД. – (Подходит и, отодвинув Санояна, становится на его место). Я… Вардан Арамазд, поэт и переводчик… Обманул… (Крайне взволнован). Да, обманул бесконечно любящую меня Назели… Она мне верила… А я поступил с ней подло. Уговорил… Уговорил, чтобы… она сделала аборт, оправдываясь тем, что я еще студент четвертого курса и нам еще рано жениться. Обещал, что поженимся после института. Но… Но обещание свое не сдержал…
ГОГИ. – (Взрывается). Ну, какого хрена, а?…
Арамазд со стыдом опускает голову. Пауза.
ГОГИ. – (Со злость к Бено). Ты, выходи вперед!
БЕНО. – (Вынуждено подчиняясь). Ну, чего рассказывать… И так знаешь ведь…
ГОГИ. – Скажи: я – скотина.
БЕНО. – Я – скотина.
ГОГИ. – Скажи: я – фашист.
БЕНО. — …фашист.
ГОГИ. – Скажи: я — подонок, и такого, как я больше нет и не должно родиться.
БЕНО. – Подонок. Пускай не родится…
ГОГИ. — Может я не прав? (Бено молчит). К тебе, между прочим, обращаюсь. Может что-то не так?
Бено кивает головой.
ГОГИ. – Не слышу?..
БЕНО. – Так.
ГОГИ. – (Встает с места, с омерзением). Пошел в свою нору! (Бено быстро исчезает. Гоги выходит на середину сцены). Я – вор. Больше половины статей УК, направленных против «экспроприаторов» собственности, написаны для меня. (Пауза). Я – преступник…
САНОЯН. – (Вскакивает с места, истерически кричит). Не-е-ет! Не делайте!.. (Все смотрят вверх. Двое мужчин спокойно мочатся на могилу Санояна). Не-е-ет! Не оскверняйте мою могилу!.. Не делайте этого!…Нет! Нет!.. (Мужчины спокойно застегивают ширинки, плюют на могилу и уходят). НЕ делайте!.. Ведь все в прошлом!.. не делайте!..
ГОГИ. – (Подходит к Санояну). Хочешь, чтобы за упокой твоей души помолились? (Саноян молчит). Я тебя спрашиваю, Саноян, хочешь покоя? Тогда слушай. Это для тебя единственный выход. Явись во сне своему сыну, который от стыда за твои дела и от страха, что мстить-то ему будут, в Москву сбежал и на похороны твои не приехал. Умоляй его, в ногах валяйся, проси, чтобы за день до твоих сороковин тайно, ночью, пришел бы он на твою могилу, спустил бы штаны и насрал на нее… На следующий день люди придут, увидят и скажут: «Упокой Господь души предков того, кто это сделал»…
ЗАНАВЕС.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина вторая
Пир. На полу валяются бутылки.
ВЕНЕСУЭЛА. – Солнце, налей еще по одной, выпьем! Мужики, двум смертям не бывать, а одной… Хорошо сказала?.. Мужики, родные, я вам… Пью за мужчин! (Показывая на себя и Майрануш). Чтобы вы всегда были рядом с нами! (Пьет).
БЕНО. – Тетя Майрануш, что ж ты молчала, что у тебя такое приданое?
МАЙРАНУШ. – Не знаю, сынок. Не подумала. Дети со мной положили. Традиция такая.
САНОЯН. – Хорошая традиция… (Поднимает бокал). Предлагаю выпить за Гоги… Гоги, брат,Ты прав… Мы с тобой были представителями одной профессии… Оба… Мы должны друг друга о-о-чень уважать.
ГОГИ. – (Подвыпил, но держится). Нет, разные у нас профессии.
САНОЯН. – Ка-а-ак это разные?.. То, что ты украл бы за год, за це-е-елый год… я одним росчерком пера к рукам прибирал…
ГОГИ. – Вот в этом-то и дело… Я. Саноян, — вор, а ты – грабитель.
САНОЯН. – Не… не вижу разницы…
ГОГИ. – Ты обирл несчастных, тех, кто к тебе с просьбами приходил, а я воровал у таких, как ты.
САНОЯН. – И в чем разница?
ГОГИ. – Разница большая. Я, конечно, хорош, но ты совсем уж мусор. Ты из породы грызунов… Крыса… Ты, Саноян, приличным человеком прикидывался. Тебя в газетах да по телевизору хвалили… А ты под маской нравственности сначала украл у народа веру, а потом ограбил и сам народ. А я не скрывал, что я вор. Я веры не крал. Я – рядовой вор, а ты предатель. Понял разницу?
САНОЯН. – Ми-и-инуточку… Мы за кого пьем?.. Не нравится – опровергнешь в следующем тосте…
Входит крайне опечаленный Арамазд.
ВЕНЕСУЭЛА. – Слушай, поэт что-то ты мне не нравишься. Случилось чего?
БЕНО. – Может тебя, брат, муза посетила?
ГОГИ. – Заткнись! Арамазд, чего случилось?
АРАМАЗД. – (Вытаскивает из кармана скомканные бумажки и начинает рыдать).
ГОГИ. – Что это?
АРАМАЗД. – Мое последнее стихотворение… В кармане нашел…
САНОЯН. – А разве тебя не в новом костюме похоронили?
Арамазд отрицательно мотает головой.
САНОЯН. – Вот те раз! Где это видано, чтобы покойника в ношеном хоронили…
ГОГИ. – Заткнись! Тебя вон во всем новом закопали, и что? Бабки пожалели – туфли купили из «Детского мира…
ВЕНЕСУЭЛА. – Ну, поэт, ты даешь! Кто же из-за каких-то бумажек такой облом устраивает? Ты ж тома после себя оставил. Подумаешь, пара неопубликованных строчек!
АРАМАЗД. – Это мой шедевр!
ГОГИ. – Чего-чего?
АРАМАЗД. – Это… Это значит, все мои опусы в одну сторону, а это – в другую…
БЕНО. – А не вариант бумажку твою как-нибудь наверх переправить и – гуляем дальше?..
МАЙРАНУШ. – Ой, что ты, сынок. Нельзя этого делать! Помнишь, священник, упокой Господь его душу, говорил – если за эти 40 дней попытаешься вмешиваться в дела мирские, гореть тебе в аду. Так и говорил.
ПАУЗА.
САНОЯН. – Да-а-а! У Бога тоже все непонятно устроено. Наверху — делай что хочешь, после смерти – кайся, в дела Божьи не лезь, и вот тебе – путевка в рай, пожалуйста! Хорошо, что об этом наверху не знают, а то перегрызлись бы… (Про себя). Ну, покаяться-то всегда можно.
ГОГИ. – (Арамазду). Если бы эти бумажки там остались, тебя бы больше уважать и вспоминать стали?
АРАМАЗД. – Не в этом дело, Гоги. Дело в человечестве: оно лишилось великого произведения. Я корпел над ним всю жизнь, переделывал, редактировал… Когда закончил, понял, что выполнил свое Божье предназначение на земле, что я родился на свет именно ради этого – чтобы оставить этот труд людям… Это – достижение цивилизации, национальное богатство… (Виновато обводит всех глазами). Извините…
ГОГИ. – Арамазд, а это…О чем это?
АРАМАЗД. – Трудно объяснить. О матери, о той, кто дарит жизнь. Посвящение матери… Жаль, ах как жаль!.. Лучше мне было не родиться.
ГОГИ. – (Взволновано). Говоришь… (Встает). О матери, говоришь… Национальное богатство… Матери посвятил… Человечество лишил…
ПАУЗА.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Поет). Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить…
Раздается звук тормозов. Наверху появляются мужчина и женщина
С цветами. Оба пьяные.
МУЖЧИНА. – Ты… ты пойди, облегчи душу… я подожду…
Женщина направляется к могиле Бено.
ВЕНЕСУЭЛА. – ( К БЕНО). Твоя высоконравственная супружница пожаловала… Ямщик, не гони лошадей…
БЕНО. – (Растеряно). Сусанна…
ЖЕНЩИНА. – (Кладя на могилу цветы). Беник, дорогой, вот пришла сказать, что… (Пауза). Я дачу продала.
БЕНО. – И правильно сделала.
ЖЕНЩИНА. – И на машину нашелся покупатель, вот только в цене не сошлись…
БЕНО. – А… а разве это не моя машина?.. Кто это за рулем?
ЖЕНЩИНА. – Дадут хорошую цену – продадим.
БЕНО. – Продавайте, кто на ней ездить будет?
ЖЕНЩИНА. — …На что нам две машины? «Мерседес» — он престижный, его оставим, а эту продадим.
БЕНО. – Какой «Мерседес», Сусанна, ты чего несешь? Сусанна, ты откуда взялась посреди ночи? Ты что, пьяная? Этот мужик… кто он?
ЖЕНЩИНА. – Ой, забыла сказать, ты шефу своему тысячу баксов должен остался.
БЕНО. – Как – должен? Я ни у кого в долг не брал.
ЖЕНЩИНА. – Позвонил он и, знаешь, даже так стесняясь, сказал, что тебе деньги понадобились, Ты взял, а отдать не успел.
БЕНО. – Врет, не отдавай.
ЖЕНЩИНА. — …Водителя прислал, я отдала.
БЕНО. – Мать его…
МУЖЧИНА. – Сусанна, мы опаздываем.
БЕНО. – Эй, ты-то кто такой?
ЖЕНЩИНА. – Ну, что тебе еще сказать, Бено? Вот скоро честь по чести отметим твои сороковины…
БЕНО. – (Растроган). Молодец, Сусанна, родная моя, Я всегда знал, что ты у меня такая.
ЖЕНЩИНА. – И пускай душа твоя простит меня, Бено… Восемнадцать лет с тобой прожили, а ты так и не узнал, что дети мои не от тебя…
БЕНО. – Эй, ты что, спятила?.. Напилась и мелешь чушь!
ЖЕНЩИНА. – Не любила я тебя, Беник… Ты ведь в этом большом мире никого не любил, как же мне было любить тебя?…
МУЖЧИНА. – Сусик, хватит, пойдем, холодно.
БЕНО. – Да пошел ты!.. (Присутствующим). Напилась… Ей Богу напилась!
ЖЕНЩИНА. – Нас сегодня в ресторан на гулянку пригласили…
МУЖЧИНА. – (Обнимая женщину за плечи). Пошли, пошли…
БЕНО. – Да погоди ты! Куда пошли?.. Сусанна…
ЖЕНЩИНА. — … Но поскольку я еще в трауре, тамада предложил первый тост за упокой души. Все стоя выпили. (Встает). Ты не беспокойся, пока год не исполнится, официально о своем замужестве объявлять не стану…
БЕНО. – Ах ты,стерва, что же ты со мной делаешь?.. Напилась и несешь черт знает что!..
ЖЕНЩИНА. – Ну, счастливо, Беник, пускай душа твоя простит меня.
БЕНО. – Сусанна! Сусанна! (Воет). Су- сан- на!
Мужчина и женщина удаляются.
БЕНО. — (Безутешно). Бабушка Майрануш… (Рыдает).
МАЙРАНУШ. – Упаси Господи от большей напасти.
Появляются Гоги и Венесуэла.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Истерически кричит). Ямщик, не гони лошадей… Ну, не гони же, сука!.. Саноян, наливай! (Саноян не двигается с места). Обидеть меня, да, хочешь?.. Выпьем за того мужика, у которого жена… Же-на… Хотя бы в душе… Хотя бы в са-мой глубине души ему не изменяла… (Пьет из бутылки. Гоги дает ей пощечину). Обижаешь, да, обижаешь!..
ГОГИ. – Наши матери тоже женами были… Ты знай свою меру…
ВЕНЕСУЭЛА. – А какая у покойника мера… Полтора метра — под землей. Вот тебе и вся мера… Господи! Жизнь отнял, так забери и душу, дай покоя! (Пауза). Бено… Бено, иди сюда… Иди, мой родной, иди, мой хороший… (Наливает ему водки). Пей! Пей!.. Ямщик, не гони лошадей!.. Я танцевать хочу!.. (Пытается встать на ноги). Я хочу танцевать!..
Бено снова наполняет свой стакан.
САНОЯН. – Пей, Бено, пей. И если можешь, поплачь.
Беник медленно всает под свою могилу, осушает стакан. Плюет на
собственный гроб. Истерика. Ложится в гроб и затихает.
Пауза.
АРАМАЗД. – Если без маски и фальшивых уловок, человек выглядит так, зачем он вообще рождается?.. Кому нужны интеллектуалы, философы, гениальные художники, композиторы, писатели… Кому нужны их гениальные, божественные произведения, если толпа использует их как исподнее — лишь для того, чтобы скрыть грязь своей мерзкой души… Как бинт на гнойной ране…
МАЙРАНУШ. – Нет, сынок, не говори. Если бы не они, в мире существовал бы лишь один непобедимый дикий зверь по имени человек… А бинты не только рану скрывают. Лечат они. Раны врачуют.
АРАМАЗД. – Не знаю, как в аду, но эти 40 дней невыносимы…
Пауза.
БЕНО. – (Внезапно начинает хохотать, выходит из гроба). Гоги… (Гоги не отвечает). Гоги, хочешь скажу, кто тебя шлепнул?..
ГОГИ. – Какая-нибудь тварь вроде тебя.
БЕНО. – Не, это не мой профиль. Расстреливают не наши. Расстреливают парни из спецотряда…
ГОГИ. – Не желаю слушать.
БЕНО. – Тебе не интересно?
ГОГИ. – Нет.
БЕНО. – Значит тебе… не интересно, Гоги?.. Тебе … не интересно… Тебе не ин- те-рес-но…
Пауза.
АРАМАЗД. – (Удивленно). Гоги, тебя… расстреляли?..
ГОГИ кивает.
ПАУЗА.
АРАМАЗД. – Такое тяжелое преступление?
ГОГИ. – Убийство. Тройное.
АРАМАЗД. – (Потрясенно). Ты?.. Ты?..
ГОГИ. – Да.
Арамазд внезапно встает, потом снова садится,
Но уже подальше от Гоги.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Старается поддержать Гоги). И правильно сделал! Их придушить было мало. (Опускается перед Гоги на колени, демонстрируя солидарность).
ГОГИ. – (Зажигает сигарету, говорит медленно, слоно обращаясь сам к себе, но видно, что к Арамазду). На одном крупном деле мы погорели. Было понятно, что всех заметут. Решили заныкать взятую валюту и наркотики, чтобы поделить… Потом, когда с зоны вернемся. (Пауза). Реальных доказательств они не нашли, но каждому навесили по мелочи и впаяли срока. Небольшие, правда. (Пауза). В колонии узнал, что пара фраеров на мать мою наехали, мол, знаешь, где товар, покажи… Мать моя тридцать лет учительницей проработала, классруком, святая была женщина, как все наши матери. На школьном выпускном сцепился я с одним, и он меня выматерил. С первого по третий класс мать моя нам преподавала, читать-писать научила… Я этой суке врезал – он зубы стал выплевывать. Родители пожаловались, меня осудили, отправили в колонию для несовершеннолетних… А через шесть месяцев мне восемнадцать исполнилось, перевели в обычную тюрьму. Сел я неопытным мальчишкой, а вышел наркоманом и преступником… Мать все переживала, что я из-за нее по кривой дорожке пошел… В общем… Узнал я, что мать мою обижают, убежал из колонии. Посреди ночи до дому добрался… Вошел и вижу, что твари эти мать мою к кушетке привязали и горячий утюг к животу прикладывают… В глазах у меня потемнело. Один из них успел убежать, а тех троих… А того, с утюгом, на куски порезал… Так и осталась – рука с зажатым чайником… (Пауза). Мать как в себя пришла, как увидела, чуть с ума не сошла… Я ее взял и рванул в деревню, к дяде. Только во двор вошел — окружили. (Долгая пауза). Вот такие вот дела, господин поэт! А ты говоришь, кому нужны мудрецы, если их наукой гнусность прикрывается… Бывает в жизни такое, что ничем не прикроешь, брат.
Пауза. Все под впечатлением услышанного.
САНОЯН. – Но… Но почему расстрел?.. Были же смягчающие обстоятельства.
ГОГИ. – Были-не были… Разве это важно? Кому я нужен, чтобы меня защищать. Восемнадцать судимостей. Это девятнадцатая… В последний день мать на заседание суда не пришла – родственники не пустили. Потом сказали ей – пятнадцать лет строгого режима. Только материнское сердце не обманешь… Ночью, во сне она все увидела, весь судебный процесс, утром все подробно описала – обвинительный акт, речь адвоката, вынесение приговора. Даже мои последние слова повторила: «Все в руках Божьих. И отрекаться от Бога нельзя… А я убил тех, кто на него руку поднял…». Повторила, взяла мою фотографию, поцеловала… Потом сказала: «Прости, сынок, что и в рождении твоем, и в смерти повинна…». Не плакала. Легла тихо, прижала фотографию к груди, закрыла глаза и угасла… Ладно. Это все не важно. Слушай, поэт, ну-ка дай сюда свои бумажки.
Арамазд подходит, садится рядом с Гоги, протягивает листки. Гоги
разворачивает страницы, поочередно смотрит, складывает в том же порядке,
кладет в карман.
ВЕНЕСУЭЛА. – (Догадываясь). Гоги…
ГОГИ. – (УВЕРЕННО). Да!
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги, родненький, не делай… Гоги… Не вмешивайся ты в Божьи дела. Мало на тебе грехов, не бери еще один… (Кладет руки ему на плечи). Не горячись, подумай… (Слегка трясет его за плечи). Ну…
ГОГИ. – (Отводя ее руки и не глядя на нее). Слушай, а тебе не хочется хотя бы один раз… один-единственный раз снова стать Асмик? Говори!
ВЕНЕСУЭЛА. – А моя жизнь, моя судьба?..
ГОГИ. – Судьба? Так это судьба шлюхи Венесуэлы.
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги. Не убивай!
ГОГИ. – Кого? Венесуэлу уже убили. Пузатый Сурик перевернул машину и эта блядь умерла… А судьба Асмик… Где она, что ты с ней сделала? Ты что, не видишь, что приличных людей все меньше остается? Да смотри же! Нас шестеро? (Показывает на Санояна). Этот – грабитель с большой дороги. (Показывает на Бено). Этот – гад ползучий. (Показывая на девушку). Эта – шлюха. (Показывая на себя). А этот – вор и убийца… Четверо против двоих. Да вы хоть понимаете, что с миром делается!.. Нас же убить мало! Настал момент, когда каждому свой крест нести надо. Так нет! Опять норовим уйти в кусты! (Смотрит в глаза Венесуэле). Ну, где он, твой крест? (Отводит взгляд). Асмик… (Оборачивается и исчезает втемноте).
ВЕНЕСУЭЛА. – (Опускается на колени, простирает руки к небу). Господи, жизнь отнял, так забери и душу, дай покоя!..
ЗАТЕМНЕНИЕ.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
На сцене все кроме Гоги.
ВЕНЕСУЭЛА. – Тетя Майрануш, ты зачем это зерно перебираешь? На что оно тебе?
МАЙРАНУШ. – Видишь ли, Венесуэлочка, зерна отделяют от мусора, чтобы им дышалось спокойно, чтобы проросли, вверх потянулись.
ВЕНЕСУЭЛА. – Вот если бы Господь так же и с людьми…
МАЙРАНУШ. – Господь, Венесуэла, создавая человека по своему подобию, вложил в него разум. А человек чем неразумнее, тем дальше от Божьего подобия делается. А как смерть приходит, Господь человека к ответу призывает, мол, я тебе разум дал, чтобы ты человеком жил, а ты собачье да волчье обличье принимал…
ВЕНЕСУЭЛА. – Молодец, Майрануш! Ты у нас философ!
МАЙРАНУШ. – Да ладно тебе, какой из меня философ. К слову пришлось… Да, все хотела у тебя спросить: чего это тебя назвали именем этой далекой страны?..
ВЕНЕСУЭЛА. – Смотри-ка, ты еще и географию знаешь?
МАЙРАНУШ. – А что же, детка, я, по-твоему, неграмотная?
САНОЯН. – Венесуэла – страна, расположенная на севере Южной Америки. Столица – Каракас. Я там бывал.
МАЙРАНУШ. – Что же за твоим именем так далеко поехали? Назвали бы уж Айастан.
ВЕНЕСУЭЛА. — (Перестала перебирать зерно, обняла колени). Это я сама себя так назвала.
МАЙРАНУШ. – Сама себя?..
ВЕНЕСУЭЛА. – Да, сама. (Пауза). Меня Асмик зовут, бабушка.
МАЙРАНУШ. – Вот глупая, кто же такое хорошее имя меняет?
ВЕНЕСУЭЛА. – Вот потому что хорошее, и поменяла. (Вспоминает с горечью). Асмик была хорошей девчонкой. Со сцены интерната читала Терьяна, была влюблена в одноклассника Гарника и жила цветными снами. Жаль только, сиротой была. Пошла в техникум, выучилась на прядильщицу. И поклонники у нее были что надо. Вот только не повезло – вышла замуж за босяка пьяницу. Счастье от нее отвернулось… Не хотелось мне, чтобы Асмик называли шлюхой, мочалкой дранной называли… Вот и сменила имя. А Венесуэлой звали завхоза нашего интерната. Блядовитая была баба, шлялась с кем попало…
БЕНО. – (Тихонько Санояну). Есаич, пошептаться бы. Иди, дело есть. (Отходят.Тихо). Я деньги нашел.
САНОЯН. – Что?..
БЕНО. – Деньги, говорю, нашел. (Вытаскивает пачку). Даже не знаю, откуда взялись… Из чьего кармана выпали. Нашел рядом со своим гробом.
САНОЯН. – (Махнув рукой). Дурья твоя башка. (Хочет вернуться).
БЕНО. – (Хватая его за руку). Да погоди ты, лучше до конца дослушай… Ты человек бывалый, дай совет.
САНОЯН. – Слушай, Бено, очнись! Здесь хоть миллиард имей, конец один – деревянный макинтош.
БЕНО. – Да послушай ты! Ты что, раньше бывал здесь когда-нибудь, знал, как здесь бывает?.. Знал, что в день сороковин грешных от безгрешных отделяют, что свет небесный снисходит, что еще чего-то там делается!.. Знал?..
САНОЯН. – Не знал, ну и что?
БЕНО. – Вот и нечего изображать всезнайку. Мы еще многого не знаем. Может, деньги и в этой тьме дорогу освещают? Попытка не пытка.
САНОЯН. – Да ну.
БЕНО. – Ну, как знаешь. Я подумал, ты человек бывалый, решил с тобой посоветоваться. Не хочешь – как хочешь. А я попробую. А не получится – все равно дальше ада не пошлют.
СВАНОЯН. – Сколько?
БЕНО. – Три тысячи долларов.
САНОЯН. – Ну да!
БЕНО. – А ты думал! Видно, кто-то наклонился земли в могилу бросить, вот они из кармана и выпали.
САНОЯН. – Только правду – у своего гроба нашел или у моего?
БЕНО. – Ты что, белены объелся?..
САНОЯН. – Не знаю… Кто это на твоих похоронах мог быть с такой суммой денег?
БЕНО. – С чего это ты решил, что на твои похороны сплошь люди денежные пришли, а на мои – нищие? Лично министр прислал телеграмму соболезнования. Все работники изолятора, начальник управления, начальник угрозыска – все были…
САНОЯН. – Ладно, ладно… Но если удастся. (Показывает наверх). Если. За сколько поладим? Может этой суммы и на одного не хватит.
БЕНО. – Думаешь?
САНОЯН. – Неизвестно. Ты же сам сказал, в первый раз умираем, опыта никакого… Может, и на троих хватить… Кто знает?
БЕНО. – Никаких троих! Никто из них этого не достоин. Ты о нас подумай. Что, этого приблатненного убийцу с собой брать, чтобы он, забыв о своих грехах, нас с тобой все время попрекал?.. Или эту блядь?.. Нет. Если хватит на двоих, и твое дело проверну, а если нет… Извини, что поделаешь. Своя рубашка ближе к телу.
САНОЯН. – А если обманешь?
БЕНО. — Если бы я собирался тебя кинуть, с чего бы мне вообще тебе об этом говорить?
САНОЯН. – Ну, давай тогда прямо сейчас и поделим.
БЕНО. – Слушай, с какой радости? Время придет, там видно будет. Тогда и решим, что делать.
САНОЯН. – А чего ждать. Как рассветет – сорок дней и исполнится…
Сверху с грохотом падает Гоги. Арамазд, Венесуэла и Майрануш
Застыли в ожидании.
БЕНО. – (С фальшью в голосе). Ой, Гоги… Вернулся?…
ГОГИ. – (Подходит к Арамазду). Ваши в порядке… Сладко спали. (Пауза). У тебя на письменном столе тетрадь лежала…
АРАМАЗД. – Мои последние записи.
ГОГИ. – В эту тетрадь и положил, так, чтобы кончик был виден, чтобы заметили.
АРАМАЗД. – (Глубоко тронут). Гоги…
ГОГИ. – Ладно, ладно. Курево, вот, у тебя стырил. Так что, есть полпачки.
АРАМАЗД. – Оставь себе. Мне одной сигареты хватит.
Садятся.
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги, родненький, тебе, правда, за это ответ держать – теперь уж точно в ад попадешь, но все равно – правильно сделал… Ты настоящий мужик, Гоги, раз духу у тебя хватило…
МАЙРАНУШ. – А что ты так задержался, сынок?
ГОГИ. – (Протягивает сигарету Арамазду, сам прикуривает новую). К матери на могилу ходил. (Вытаскивает из кармана скомканный платок, разворачивает). Взял земли с могилы. (Целует, снова прячет).
МАЙРАНУШ. – Молодец, сынок, долгой тебе жизни.
ВЕНЕСУЭЛА. – «Долгой жизни!..». После смерти?
МАЙРАНУШ. – Человеческая жизнь, Асмик, после смерти не кончается. Люди живут друг для друга, а если кто-то из них уходит и смешивается с землей, ты его не на кладбищах ищи, а среди живых, в памяти тех, кто его знал… Если бы не так, весь мир стал бы кладбищем. (Пауза), На то и существует судный день, а жизнь не кончается… В судный день отделят грешников от праведников, зерна от плевел, чтобы жизнь продолжалась по справедливости…
За это время Бено и Саноян незаметно отделились и что-то обсуждают.
АРАМАЗД. – Мать – это высшее божество. От этого божества отрекаться никто не должен…
Бено и Саноян набрасываются друг на друга.
Над их головами летают купюры.
ГОГИ. – (Неторопливо гасит сигарету, заложив руки в карманы, медленно подходит и встает у них над головой).
БЕНО. – (Почувствовав присутствие Гоги). Гоги, это мои деньги, отцом клянусь, мои!..
САНОЯН. – Разбойник! Сукин сын! Гоги, знаешь, что задумал этот негодяй?.. Деньги, мол, везде дороги открывают… Хочет таком свои делишки обделать и в рай попасть… Я ему – давай за всех слово замолвим… Деньги ведь немалые – три тысячи долларов… А он – нет, говорит, кто такой этот бандит и убийца, чтобы его с собой брать!.. Сукин сын, фашист!
БЕНО. – Ты полегче, взяточник несчастный! Этих денег едва нам с Гоги хватит. Правда, Гоги?..
Пауза.
ГОГИ. — (Тоном, не терпящим возражений). А ну-ка дайте сюда эти деньги! (Саноян и Бено не двигаются). Я кому сказал?!
САНОЯН. – (тут же протягивает скомканные купюры). На, Гоги. Бери… Вот еще…
ГОГИ. – (Бенику). Ты тоже.
БЕНО. – (Испуганно подчиняется). На… На нас двоих точно должно хватить, Гоги… Все-таки три тысячи долларов… Подумаешь, большое дело – в рай попасть. Больше не попросят… На… (Гоги комкает купюры в кулаке, кладет в карман). Слушай… Слушай, ты что делаешь?!
Слышится глухой гул. Все удивленно озираются.
Догадавшись, растерянные и испуганные, возведя руки к верху, молят об отпущении. Гул нарастает.
ВЕНЕСУЭЛА. – Гоги!
Гул сменяется райской музыкой.
Сверху два луча падают на Арамазда и Майрануш.
БЕНО. – (Догадавшись, что сейчас произойдет, вцепившись в Гоги). Деньги!.. Отдай мои деньги!..
Гоги отталкивает его. Восхищенно смотрит на чудо. Делает шаг к свету,
останавливается на почтительном расстоянии и продолжает смотреть.
Арамазд и Майрануш окутаны светом. Венесуэла в страхе смотрит
то на чудо, то на Гоги. Саноян мечется, схватившись руками за голову.
ГОГИ. — (Приходя в себя, кричит). Арамазд! (Вытаскивает платок). Арамазд, возьми это с собой! (Кидается к находящемуся в луче света Арамазду, последним усилием протягивает ему платок). Умоляю, Арамазд, возьми эту землю с собой!..
АРАМАЗД. – (Хватает Гоги за локоть). Гоги, идем, Гоги, идем с нами!..
ГОГИ. – (Пытаясь освободиться). Нет, землю возьми, а меня отпусти… Ты иди, иди!.. Мне там делать нечего… Я испоганю ваш мир… иди…
АРАМАЗД. – (Старается вовлечь сопротивляющегося Гоги в луч света). Не отпущу, Гоги! Иди же, иди, Гоги!..
ВЕНЕСУЭЛА. – (Вскакивает, кидается к Гоги, толкает его к свету, кричит). Иди, Гоги, ну что же ты, иди же!
ГОГИ. – Не делайте!.. Не… пустите меня! Не место мне в раю!.. Пу-сти-те!..
БЕНО. – (На карачках подползает к Венесуэле, отталкивает ее, вцепившись в ногу Гоги). Не пущу!.. Не пущу!.. Я, я пойду!..
ВЕНЕСУЭЛА. – (Набрасывается на него). Негодяй!.. Ублюдок!.. Подонок!.. (Рыдая от бессилия).Сволочь!.. (Царапается, кусается, отталкивает Бено. Наконец ей удается оторвать его от Гоги. К Гоги). Ну иди же!..
АРАМАЗД. – Гоги, не делай этого!.. Иди с нами, иди!..
ВЕНЕСУЭЛА. – (Истерически рыдая) Иди, родной, иди!..
Гоги мучительным, бессильным взглядом смотрит то на упавшую на землю, толкающую его, девушку, то на тянущего за собой Арамазда. Кажется в один момент силы покидают его, поддавшись, он оказывается наполовину в свете… Оглушительный грохот.
Мгновенно вся сцена заливается кроваво красным цветом и мгновение спустя наступает кромешная тьма, глубокое молчание.
Тьма, безмолвный покой.
В ярко освещенном наземном мире звучит зурна. Уже нет прозрачного занавеса отделяющего его от зрителя. Кладбище реально, материально воскресает. На кладбище входит ликующая свадебная процессия, окружившая жениха и невесту, танцуя. Восторженные крики. Среди свадебных гостей отчетливо видны все наши герои. Вcлед за свадебной процессией на плечах вносят гроб, танцуя свободными руками. Занавес медленно закрывается пока еще свадебная процессия не вышла со сцены.
ЗАНАВЕС.
ПЕРЕВЕЛА С АРМЯНСКОГО
СОНА МЕЛОЯН
