НОЧЬ С ДЖАКОМИНОЙ / Нина Мазур

Монопьеса по мотивам «Декамерона» Джованни Бокаччо

Комната Джакомины; предполагается выход на балкон; есть «окно» и «дверь»; видна часть большой бочки.  Джакомина входит с корзинкой; разгружая провизию, обращается к публике.

ДЖАКОМИНА — Ну, скажите, женщины, разве я не права! Мужчины, особливо – мужья, вытворяют с нами такие штуки, что когда какой-нибудь жене в кои-то веки посчастливится одурачить мужа, мы должны радоваться, что это произошло. И не только радоваться, а всем рассказывать, чтобы мужчины, наконец, уразумели, что если они на все горазды, то и женщины им не уступят. Нам это может быть только полезно: когда одному известно про другого, что и тот – не промах, он еще подумает, прежде чем на обман решиться.

      Вот я и хочу вам рассказать… (Закончив укладывать фрукты в вазу, садится в кресло, смеется.)Да, как вспомнишь… До чего же невинная дурочка я была в юности!..

Рассказ прерывает юный девичий голос.

Голос:  Мама! Мама!

ДЖАМОМИНА – (выглядывает в «окно»). Чего тебе, Катерина?

 Голос: Да я всю прошлую ночь из-за жары не спала!

ДЖАМОМИНА – Какая там жара, дочка? Ночью совсем не было жарко.

Голос: Это вам, матушка, так показалось. Примите в соображение, насколько у девушек кровь горячее, чем у родителей…

ДЖАМОМИНА – (к публике).Это она так думает… (К дочери.) Может, оно и так, а все-таки я не вольна в угоду тебе насылать то зной, то прохладу. Жара и холод зависят от времени года. Может, эта ночь будет прохладнее, и ты уснешь… 

Голос: Дай-то Бог, да только так не бывает, чтобы ближе к лету ночи становились прохладнее…

ДЖАМОМИНА – Да ты чего хочешь?

Голос: Если бы вы с батюшкой позволили, я бы поставила ночью кровать на балкон: я бы слушала соловья и не задыхалась от жары.

ДЖАМОМИНА – Ну хорошо, дочка, я поговорю с отцом. (Направляется в зрительный зал, обращается к одному из зрителей.) Ну, что скажешь? Нет? Вижу я, сударь мой, как вы любите свою дочку! Да пусть себе поспит на балконе – вам-то что? Ведь она всю ночь места себе не находила от жары. И почему вас удивляет, что ей нравится соловьиное пение? Наша девчушка еще так молода! А молодые девушки любят все, что говорит им о юности… Согласен? Ну, вижу, вижу, что согласен… (Оборачивается, громко.)Отец разрешил… (Опять обращается к «мужу».)А ты-то чего уже вернулся? Или работы мало? Сказал ведь, к утру только будешь…

Стук в дверь.

ДЖАМОМИНА – (быстро справляется с минутной растерянностью. К «мужу»). Вот горе-то! Джанни, родненький! Ты разве не знаешь, что это такое? Это – привидение! Я за последние ночи такого страху натерпелась! Как заслышу стук – одеялом с головой накроюсь и так лежу до самого рассвета.

Стук усиливается. 

ДЖАМОМИНА – (бросается к «двери». К «мужу»). Я не буду ни жива, ни мертва, пока мы не сотворим заклинание, благо ты здесь. (Тащит «мужа» на сцену, оба подходят к «двери».) Одна странница, — вот уж святые-то женщины эти странницы! – научила меня хорошей святой молитве, — не было, говорит, случая, чтобы не помогла… А ты, Джанни, повторяй за мной, и плюнь, когда я тебе скажу. (Приблизившись к «двери», выразительно):

Привиденье, привиденье!

Что покою не даешь?

Хвост поднявши, ты пришел,

Хвост поднявши, и уйдешь.

В сад ступай, в траву ложись, 

Там к бутылке приложись. 

Ты иди свой дорогой, 

Меня с Джанни ты не трогай!

(К «мужу»). Плюнь, Джанни! Теперь иди и будь спокоен, — слышишь, не стучит больше… (Усаживается.) Да, так о чем это я?.. – то одно, то другое… Ах, да! Хотела рассказать, что со мной перед замужеством случилось… Было мне лет 14… Сказал как-то при мне монах один, что наилучшим образом угождает богу тот, кто бежит мирской суеты. И я, наутро, никому слова не сказавши, отправилась в путь. Спросила, где пустынник живет, да и пришла к старцу. «Хочу, — говорю ему, — богу послужить и прошу меня наставить, как это подобает». Старец, видно, решил быть от греха подальше, да и говорит: «Ступай, дочь моя, тут неподалеку обитает святой жизни человек, — он лучше, чем я, сумеет тебя наставить». Ну, я, дуреха, и пошла.

• Отшельник совсем молодой оказался. Говорит он мне: «Самое богоугодное дело – дьявола в ад загонять». «А как?» – спрашиваю. «У тебя – ад, — отвечает он, — а у меня – дьявол. Видишь, как голову поднял? Вот ты и послужишь господу, коли дашь мне загнать дьявола в ад, где ему и быть надлежит». Сказано-сделано. Сразу-то мне не понравилось, но постепенно я во вкус вошла, и сама стала отшельнику напоминать, — ведь не бездельничать же я сюда пришла, а господу служить. Скоро отшельник похудел, — кожа да кости, — и дьявол смирный стал, головы не подымает… (Смеется.) Вернулась я домой да подвигом своим перед женщинами похвасталась. Ох, и хохотали же они… наверно, до сих пор смеются… А мне пришлось загонять дьявола в ад уже с мужем… Но – не слишком часто…  (К залу:) Думаете, с этим, с Джанни? Нет, первый мой муж, — земля ему пухом, — много старше был. И рассудила я: если Фортуна так ко мне неблагосклонна, что связала с таким старым мужем, уж я-то врагом самой себе не буду, я сумею найти путь к удовольствию. Судите сами: я обильна всем, что только женщина может себе пожелать, жаловаться не на что… А тут – старый муж…       Присмотрела я пригожего юношу, Рикардо, да вот беда! – муж ни на минуту нас не оставляет. По саду, — и то втроем гуляем. И вот что я надумала… (Выглядывает в «окно».) Видите, пенек в саду стоит? Там у нас тогда груша росла. Говорю я как-то раз Рикардо: «Груш очень хочется. Влезьте, пожалуйста, на дерево, бросьте несколько штучек!»  А я ему заранее записку передала, что он делать должен. Вот он влез на дерево, да как закричит: «Эй, мессир, вы что там делаете? А вам, донья Джакомина, как не стыдно!?» Муж мне говорит: «Бредит он, что ли?» «Нет, не брежу, — отвечает Рикардо с груши, — если бы это дерево тряслось так, как трясетесь сейчас вы, то на нем не осталось бы ни одной груши!» (Берет из вазы грушу, подбрасывает.) Слез Рикардо с груши и говорит: «Вот теперь вижу. что вы спокойно сидите, мессир, а с дерева ясно видел вас на вашей жене». Тут я мужу и говорю: «Если б я могла, непременно влезла бы  на эту грушу и поглядела, что за чудеса ему оттуда мерещатся». Ну, муж, понятно, на дерево и полез. А мы с Рикардо давай развлекаться, (начинает аппетитно есть грушу), а муж с груши кричит: «Ах, вы, бесстыдники!» А мы ему: «Да мы спокойно сидим!» А когда он спускаться начал, приняли прежнее положение. «Видишь, какое это дерево? – говорю я мужу, — оно вызывает обман зрения. Его надо срубить, чтобы оно больше не срамило ни меня, ни других честных женщин». Муж сбегал за топором; с тех пор, как погляжу на грушевый пень, так и… (Выразительно потягивается.) Ну, а как муж помер, — царствие ему небесное, — с долгами я расплатилась, и вышла за Джанни; бочар он, бочки делает. Концы с концами сводим, — и то слава Богу. (Опять раздается стук в дверь.) Да что ж это за наказание! Ведь муж дома! (Мужской голос из-за «двери»).

Мужской голос. «Да ушел он только что, я сам видел!» 

ДЖАКОМИНА — А! Коли ушел, то сейчас открою… (Открывает «дверь» и выходит. С «улицы» слышен голос «мужа»):                     

«Женщина, что это ворота закрыты? Отворяй, я только к соседу заглянул на минутку!»

ДЖАКОМИНА — (вбегает в комнату). Ах ты, господи, пропади он пропадом! (В другую комнату.) Может, он видел, как ты входил? Ну, была не была! Полезай, бога ради, в эту бочку, а я пойду отворять. (Кричит в «окно».) Что это ты так скоро вернулся? Видно, ты себе нынче праздник задумал устроить! А на что мы жить будем? Где хлеба возьмем? Эх, мне бы выйти за хорошего парня, — так нет же: угораздило пойти за него, а он меня нисколечко не ценит! Другие с любовниками весело время проводят, а я ничего худого себе не позволяю, а уж как мне не везет! Ты копейки заработать не можешь, а я за порог ни ногой, а вот попалась мне на глаза ненужная бочка, — я и продала ее одному человеку за 7 флоринов, и он как раз сейчас влез в нее – проверяет, прочная ли она. Да вот, говорит, отчистить внутри надо. (К «бочке», жестикулируя, шепотом.) Вылезай оттуда! А ты, муженек, полезай внутрь, да скребок возьми, а я тебе посвечу… (Зажигает свечку, наклоняется над бочкой лицом к публике и указывает, где скрести. Затем выразительно отряхивается, опускает юбку, поправляет волосы и кричит в «другую комнату».) Муженек, возьми у сеньора 7 флоринов и положи в мой кошелек, — там, под подушкой. А бочку отправь к сеньору домой. 

Бочка исчезает. 

ДЖАКОМИНА — Уф, ну и вечерок выдался! И вправду душно что-то! Да какой вечер, — скоро уж светать начнет! Дай-ка я погляжу, каково нынче Катерине спится под пенье соловья. (Выходит на «балкон» и мигом возвращается, ошеломленная. Идет в зал, к «мужу».) Вставай, вставай, Джанни! Пойди-ка погляди: твоей дочке так полюбился соловей, что она его поймала и держит в руке. Что, не веришь? А, вижу, —  уже догадался, о каком соловье речь… А теперь придержи язык: коль она его словила, так пусть уж не отпускает, — Алессандро – юноша достойный, и при деньгах; обручится с Катериной, и выйдет, что соловья-то он посадил в свою клетку, а не в чужую… (К «балкону».) Благословляем вас, дети! Лежите-лежите! Вам, уж верно, больше хочется лечь, чем встать… (К залу.) Ничего нет лучше, чем днем и ночью охотиться вместе за соловьями! Вы со мной согласны?